Злиденний хлопчик вигукнув: «Не їж це!» Мільйонер не послухав би, якби не побачив ЦЕ сам
На улице, прижавшись лбом к холодному стеклу, стоял мальчик лет двенадцати. Его звали Дима. Он часто бродил по Подолу, где туристы и местные оставляли недоеденные куски пиццы или круассаны в мусорных баках. Дима не знал, что такое трюфельное масло, не знал, кто эти люди за стеклом. Но он видел, как женщина что-то подсыпала в суп. И это точно не была соль или перец.
Дима жил на улицах уже почти год. Его мать умерла, отца он никогда не знал. Приюты, в которых он бывал, были полны драк и воровства, поэтому он предпочитал одиночество. Улица научила его читать людей — по жестам, взглядам, мелким деталям. Он знал, как выглядят те, кто делает что-то запретное.
Он отошёл от окна, сердце колотилось. Что он мог сделать? В «Золотой Колос» его не пустят — рваная куртка, грязные кроссовки и лицо, которое давно не видело мыла, выдавали его с головой. Он уже пытался пробираться в рестораны за остатками еды, но его либо выгоняли, либо угрожали полицией. Но в этот момент что-то внутри него оказалось сильнее страха. Дима вернулся к двери, толкнул её и шагнул внутрь.
Тишина в зале была оглушительной. Все взгляды устремились на него. Официант тут же направился к мальчику, его лицо выражало смесь раздражения и профессиональной вежливости.
«Малый, сюда нельзя!» — начал он, но Дима не слушал. Он шёл прямо к столику Бориса Григорьевича, пока его не перехватили за руку.
«Пан, не ешьте этот суп!» — выкрикнул Дима. — «Ваша жена что-то в него подсыпала!»
Мир замер. Голос мальчика разрезал тишину, как нож. Борис Григорьевич медленно поднял взгляд от телефона, нахмурив брови. Анна рассмеялась — натянуто, слишком громко.
«Боже, что за бред! Кто пустил этого ребёнка? Это же бездомный, он, наверное, под чем-то!» — сказала она, театрально закатывая глаза.
«Я видел!» — настаивал Дима, пытаясь вырваться из хватки официанта. — «У неё была капсула, маленькая, она высыпала её в суп!»..
