«Зачем мне вас встречать? Мама ногти записалась делать, нужно ее отвезти!». Муж не встретил меня и новорожденную двойню из роддома, зато вечером его встретил мой отец с ЭТИМ…
Она просматривала его телефон, проверяла карманы и однажды закатила скандал, найдя в его бумажнике фотографию близнецов. «Зачем ты носишь это с собой?» — кричала она. «Они же, по сути, даже не твои дети.
Твоя жена не захотела с тобой жить, выгнала тебя, какие ещё обязательства у тебя перед ними?» Кирилл, впервые за долгое время, накричал на мать в ответ. За этим последовала неделя слёз, обвинений и манипуляций. Галина Петровна изображала сердечные приступы, отказывалась от еды, звонила ему на работу по десять раз в день, рыдая и спрашивая, почему он её разлюбил.
Алкоголь стал его спасением. Сначала бутылка пива после работы для расслабления. Потом стакан водки перед сном, чтобы заглушить тревожные мысли.
Затем ежедневное опьянение как единственный способ выдержать жизнь под одной крышей с матерью. Марина перестала пускать его к детям, когда однажды он пришёл навестить их подшофе. «Я не позволю им видеть отца в таком состоянии», — твёрдо сказала она, преграждая ему путь в квартиру.
«Приходи трезвым или не приходи вовсе». «Тебе легко говорить», — горько усмехнулся он. «Ты не живёшь с этой…
С моей матерью». Марина внимательно посмотрела на него — осунувшегося, с покрасневшими глазами, с запахом перегара. «Ты всегда можешь уйти, Кирилл», — тихо сказала она.
«Снять квартиру, начать жить своей жизнью. Быть настоящим отцом для своих детей». «Куда я пойду?» — он пьяно рассмеялся.
«У меня ничего нет. Она всё контролирует: мои деньги, моё время, мою жизнь». «Ты сам это выбрал», — напомнила Марина.
«И только ты можешь это изменить». Но он не мог. Страх перед самостоятельной жизнью, перед ответственностью, перед решительными действиями парализовал его.
Проще было вернуться домой, налить стакан водки и забыться. А Галина Петровна, видя его деградацию, только усиливала контроль. Она выбрасывала бутылки, которые находила, читала ему нотации, грозилась выгнать из дома, если он не прекратит пить.
При этом сама создавала невыносимые условия, от которых он только глубже погружался в алкогольный дурман. Их отношения превращались в порочный круг взаимных обвинений, манипуляций и скандалов. И с каждым днём этот круг сжимался всё сильнее, приближая неизбежную развязку.
Однажды вечером, вернувшись домой после очередного отказа Марины пустить его к детям, Кирилл обнаружил, что мать выбросила все его фотографии с близнецами. Они лежали в мусорном ведре, разорванные на мелкие кусочки. «Зачем?» — только и спросил он.
«Тебе нужно начать новую жизнь», — безапелляционно заявила Галина Петровна. «Забыть эту женщину и этих детей. Они только тянут тебя вниз.
Посмотри на себя, во что ты превратился из-за них». И что-то оборвалось внутри Кирилла. Словно лопнула последняя струна, удерживавшая его в реальности.
Он вдруг с ужасающей ясностью увидел всю свою жизнь: годы подчинения, безвольного потакания капризам матери, предательство единственной женщины, которая по-настоящему любила его, и брошенных им детей. «Это из-за тебя», — прошептал он, глядя на мать с внезапной ненавистью. «Всё всегда из-за тебя.
Ты разрушила мою семью. Ты отняла у меня всё». Галина Петровна побледнела, видя выражение его лица.
«Что ты говоришь, Кирюша?» — её голос дрогнул. «Я всегда хотела для тебя только лучшего. Я посвятила тебе всю свою жизнь».
«И забрала мою», — ответил он, и в его глазах стояли слёзы. «Забрала всё, что могло быть у меня: любовь, семью, детей.
Ради чего? Ради маникюра? Ради своих чёртовых мероприятий?» Он повернулся, намереваясь уйти, но она схватила его за руку.
«Куда ты? Уже поздно, тебе нельзя на улицу в таком состоянии». «Отпусти», — процедил он сквозь зубы. «Я больше не ребёнок.
И не твоя собственность». «Я не отпущу тебя», — её хватка усилилась. «Ты никуда не пойдёшь.
Я запрещаю». В комнате повисла тяжёлая, напряжённая тишина. И что-то тёмное, долго сдерживаемое, прорвалось в душе Кирилла…
