* За неделю до продажи квартиры свекор сказал мне: «Пока сына нет, возьми молоток и разбей плитку за унитазом в ванной…

Архивы откроются только в девять. Сделка в двенадцать. У нас будет всего три часа, чтобы найти её, убедить помочь и подать заявление в суд или прокуратуру о наложении ареста.

Это почти невозможно. Он был прав. Времени не было.

Любой юридический манёвр требовал времени, которого у них не осталось. Они могли проиграть эту гонку на несколько минут. Машина въехала в город.

Анна смотрела на просыпающиеся улицы. И вдруг её охватило странное и рациональное желание. Желание сделать ещё одну, последнюю попытку.

Не юридическую. Человеческую. В её голове стоял образ матери.

Её гнев, её слепая защита Марии. Но ведь она не видела доказательств. Она слышала только крики одной дочери и спокойные, ядовитые слова зятя.

Что, если показать ей всё? Не просто рассказать, а показать. Фотографию доверенности. Аудиозапись с признанием Марии.

Блокнот Елены. Может быть, увидев всё это, она прозреет? Может быть, материнское сердце не сможет выдержать вида таких неопровержимых улик? Это была отчаянная, почти глупая надежда. Но Анна цеплялась за неё как за соломинку.

Она не хотела верить, что её собственная мать способна сознательно пойти на такую подлость. Она просто обманула, ввела в заблуждение. «Мне нужно к маме», сказала она Николаю.

Он посмотрел на неё с удивлением. «Анна, зачем?» После того, что было, она моя мать. Она должна знать правду.

Всю правду. Я должна дать ей последний шанс. Перед тем как, как всё рухнет.

Николай не стал спорить. Он, наверное, понял, что ей это было нужно. Чтобы потом не корить себя.

Чтобы закрыть эту дверь раз и навсегда. Они подъехали к дому матери рано утром. Было около семи.

Николай остался в машине. «Я буду здесь», сказал он. «Если что, звони».

Анна взяла с собой только самое необходимое — телефон с фотографией доверенности и аудиозаписью. И чёрный блокнот Елены. Она поднялась на этаж.

Сердце колотилось. Она не знала, что её ждет за этой дверью. Она позвонила.

Через минуту дверь открыла мама. Ольга была в домашнем халате, с заспанным, уставшим лицом. Увидев Анну, она нахмурилась.

«Что тебе ещё нужно?», спросила она холодно. «Тебе мало было вчерашнего?» Довела сестру до истерики. «Мама, мне нужно с тобой поговорить», спокойно сказала Анна.

«Пожалуйста». «Пять минут. Это очень важно».

Она прошла в квартиру, не дожидаясь приглашения. Прошла на кухню и села за стол. Мать неохотно последовала за ней.

«Я не буду кричать, мама. Я не буду обвинять. Я просто хочу, чтобы ты кое-что увидела.

И услышала. А потом ты сама сделаешь выводы». Анна положила на стол телефон.

Сначала она открыла фотографию доверенности. «Посмотри. Это доверенность, по которой Алексей продаёт нашу квартиру.

Видишь подпись?» «Это не моя подпись, мама. Это подделка. Я никогда этого не подписывала».

Мать взяла телефон. Поднесла близко к глазам. Её лицо было напряжённым.

Но здесь же печать нотариуса, пробормотала она. «Да. А теперь послушай, как эта печать здесь появилась».

Анна включила аудиозапись своего разговора с Марией. Из динамика полился весёлый, самодовольный голос её младшей дочери, которая с упоением рассказывала, как она шантажировала нотариуса, как угрожала ему фотографией. По мере того, как звучала запись, лицо Ольги менялось.

Оно становилось бледным, потом серым. Она опустилась на стул напротив Анны, её руки безвольно лежали на коленях. Она слушала, и в её глазах стоял ужас.

Она слышала правду. И эта правда была чудовищной. Когда запись кончилась, в кухне повисла звенящая тишина.

«Это, это неправда», — прошептала Ольга, но в её голосе не было уверенности. «Это какой-то монтаж, ты. Это не монтаж, мама», — тихо сказала Анна.

«А вот это — не выдумка». Она положила на стол чёрный блокнот Елены. Открыла его на последних страницах.

Это записи мамы Алексея. Она вела их перед смертью. Почитай.

О его долгах. О его связи с бандитом по кличке Воробей. О том, что Мария была залогом в этом долге.

О том, что продажа квартиры — это не побег в красивую жизнь, а отчаянная попытка Алексея спасти и себя, и её от страшной расправы. Ольга смотрела на аккуратный почерк Елены. Она читала строчку за строчкой.

Её губы дрожали. Казалось, ещё мгновение, и она разрыдается. Она поднимет глаза на Анну и скажет «Прости меня, доченька.

Прости, что я была такой слепой». В этот момент Анна почти поверила, что у неё получилось. Что она достучалась.

И в эту самую секунду дверь в кухню распахнулась. На пороге стояла Мария. Она была уже одета, готова к выходу.

Видимо, она ночевала у матери и услышала их голоса. Она увидела всё: бледную мать, Анну, телефон и блокнот на столе. Она все поняла в одно мгновение.

И она начала действовать. Её лицо исказилось отчаянием. Она бросилась к матери, упала перед ней на колени и зарыдала.

Но это были не вчерашние фальшивые слёзы. Это были настоящие, испуганные слёзы загнанного в угол человека. «Мамочка!», она хочет разрушить мою жизнь.

Она завидует мне, завидует, что Алексей любит меня, а не её. Она подделала эту запись. Она придумала все эти истории.

Она хочет упечь меня в тюрьму, а Алексея сделать должником бандитов. «Мамочка, спаси меня!», она рыдала. Билась в истерике, цеплялась за мать, как за последнее спасение.

Ольга смотрела то на рыдающую Марию у своих ног, то на спокойную, холодную Анну напротив. Она смотрела на неопровержимое доказательство на столе. И она делала свой выбор.

Анна видела, как происходит этот выбор в её глазах. Борьба. Сомнения.

А потом решение. Ольга медленно протянула руку и погладила Марию по голове. «Тише, моя хорошая, тише.

Я с тобой. Я никому не дам тебя в обиду». Она подняла глаза на Анну.

В её взгляде больше не было сомнений. Только холодная, тяжёлая решимость. И ещё что-то.

Страх. «Я не позволю этому случиться», сказала она тихо, но твёрдо. Её голос дрожал.

«Я не увижу, как ещё одна моя дочь становится изгоем. Твоя тетя. Ты не помнишь, что с ней сделали сплетни? Как её затравили в этом городе? Я похоронила одну сестру из-за людской молвы.

Я не позволю, чтобы эта семья была разрушена также». Она смотрела на Анну, и в её глазах была мольба. Но она молила не о прощении.

Она молила о понимании её предательства. «Мария нуждается во мне», — закончила она, её голос окреп. «Она слабая, она не выживет, если всё это выйдет наружу…