* За неделю до продажи квартиры свекор сказал мне: «Пока сына нет, возьми молоток и разбей плитку за унитазом в ванной…

«Но кажется, уже поздно. Ты залез в такую яму, из которой сам не выберешься. Воробей — это не тот человек, с которым шутят».

При упоминании этого имени Алексей вздрогнул. Он понял, что они знают всё. Или почти всё.

Он больше не стал спорить. Не стал угрожать. Он просто развернулся, как побитая собака, и выбежал из квартиры, со всей силы хлопнув дверью.

Анна выдохнула. Она достала из кармана скомканную записку. Разгладила её.

«Теперь все ясно», — сказала она. «Он не просто мошенник. Он ещё и трус.

Он подставил под удар мою сестру, чтобы спасти свою шкуру». «Они стоят друг друга», — мрачно сказал Николай. «Но это меняет дело.

Теперь все знаем, что им движет. Не жадность. А страх.

Он боится Воробья больше, чем полицию, чем суд, чем нас с тобой. И этот страх заставляет его идти до конца». Они сидели на кухне, и рассвет уже пробивался сквозь жалюзи.

Последний рассвет в этой квартире. Казалось, все пути были отрезаны. Идти к Воробью и рассказывать ему про обман было самоубийством.

Идти в полицию — бесполезно и долго. Давить на Алексея — бессмысленно, он был всего лишь пешкой, загнанной в угол. «Что же делать?» — прошептала Анна, обхватив голову руками.

«Выхода нет». Николай молчал, глядя на фотографию своей покойной жены Елены, которая висела у него в квартире, и теперь стояла у него перед мысленным взором. Он думал о ней.

О том, как она остановила его 30 лет назад. Она не кричала, не угрожала. Она просто показала ему, что знает.

И этого хватило. Она была тихой, но очень сильной. И дотошной.

До педантичности. «Елена», — сказал он вдруг вслух. «Твоя свекровь».

Она была очень методичным человеком. Она всё записывала. Все счета, все расходы.

У неё на всё были свои тетрадки. Она ничего не выбрасывала. Анна не понимала, к чему он клонит.

После её смерти я почти ничего не трогал в её вещах. Особенно на даче. Дача была её миром.

Она проводила там всё лето. Может быть, может быть она что-то оставила? Эта мысль показалась Анне странной. Что могла оставить женщина, умершая почти год назад? Она ведь знала, какой у неё сын, — продолжал Николай, будто говоря сам с собой.

Она видела его насквозь. Так же, как когда-то видела меня. Она не могла не заметить, что с ним что-то происходит.

Что он идёт по моим стопам. Идея была слабой, почти безумной. Но это было хоть что-то.

Единственная ниточка в полной темноте. «Поехали на дачу», — сказал Николай, решительно вставая. «Сейчас».

Дача находилась в часе езды от Киева. Старый, но ухоженный домик, окружённый яблонями и грядками. Елена обожала это место.

Она знала здесь каждый куст, каждый цветок. Они вошли в дом. Он был холодным, пахнущим сухими травами и пылью.

Всё было на своих местах, так, как оставила хозяйка. Стопки старых журналов, баночки с вареньем в погребе, её вышивка на кресле. Они начали поиски.

Методично, комната за комнатой. Они не знали, что ищут. Просто перебирали вещи, заглядывали в шкафы, в коробки.

Она вела дневник, — сказал Николай, открывая ящик старого комода. Вот он. Он достал толстую тетрадь в коричневом переплёте.

Анна знала этот дневник. Елена вела его много лет. Но там были в основном записи о саде, о погоде, о внуках подруг.

Ничего личного. Они быстро пролистали его. Последняя запись была сделана за неделю до её смерти.

Она радовалась, что расцвели её любимые пионы. Они уже почти отчаялись. Обыскали весь дом.

Ничего. Может, это была глупая затея, — сказала Анна, садясь на старый диван. — Мы просто теряем время.

Николай стоял посреди комнаты и оглядывался. Его взгляд остановился на старом письменном столе Елены. Массивный, дубовый, с множеством маленьких ящичков.

Она всё прятала, пробормотал он. После той истории со мной она перестала доверять людям. Даже мне.

Она прятала всё самое важное. Он подошёл к столу и начал выдвигать ящики один за другим. Все они были пусты или забиты всяким хламом, старыми счетами, высохшими ручками, скрепками.

Он выдвинул последний, нижний ящик. Он тоже был пуст. Николай уже хотел его задвинуть, но что-то его остановило.

Он провёл рукой по дну ящика, а потом засунул руку глубже и провёл по его нижней, внешней стороне. — Есть, — сказал он тихо. Его пальцы нащупали что-то, приклеенное скотчем к днищу ящика.

Он вытащил ящик полностью, перевернул его. Снизу к шершавой фанере была приклеена маленькая записная книжка. Не толстая тетрадь, как дневник, а небольшой блокнот в твёрдом чёрном переплёте.

Анна подошла ближе. Николай осторожно отклеил скотч и взял блокнот в руки. Он открыл первую страницу.

Это был не дневник. Это был бухгалтерский гроссбух в миниатюре. Аккуратным, убористым почерком Елены были расписаны даты и суммы.

Это — Николай вглядывался в записи. Это мои долги. Тридцатилетней давности.

Она всё записала. Каждую копейку, которую я у неё брал и не отдавал. Каждую сумму, которую я тратил на ту женщину.

Он быстро пролистал несколько страниц. Его лицо было бледным. Он как будто заново переживал свой позор.

А потом он остановился. Он дошёл до середины блокнота. И почерк, и содержание записей изменились.

Даты были свежими. Прошлый год. Позапрошлый.

15 марта. Алексей проиграл 50 тысяч. Звонил, просил в долг.

Я отказала. 2 апреля. Встречался с Воробьём в кафе «Берёзка».

Был с ним ещё один, не знаю кто. Говорили о ставках. 10 апреля.

Снова встреча с Воробьём. В машине у рынка. Алексей был бледный.

Отдал ему какой-то пакет. Анна смотрела на эти строчки, и у неё перехватывало дыхание. Елена всё знала.

Она не просто догадывалась. Она знала и про долги. И про азартные игры, и про связь её сына с Воробьём.

Она следила за ним. Она документировала каждый его шаг так же методично и безжалостно, как когда-то документировала грехи его отца. Она знала, что её сын стал таким же, как её муж. И она готовилась. Этот блокнот был её оружием. Её компроматом.

Она знала, что её сын стал таким же, как её муж. И она, наученная горьким опытом, собирала доказательства. Она умерла, но её маленький чёрный блокнот остался.

Как бомба замедленного действия. Ждущая своего часа. Николай медленно листал последние страницы чёрного блокнота.

Руки его дрожали. Он смотрел на аккуратный, безэмоциональный почерк своей покойной жены, и казалось, она стоит здесь, рядом с ними, в холодном дачном домике. Её тихий голос звучал в каждой строчке…