* За неделю до продажи квартиры свекор сказал мне: «Пока сына нет, возьми молоток и разбей плитку за унитазом в ванной…

За неделю до продажи квартиры свекор сказал Анне, пока сына нет, возьми молоток и разбей плитку за унитазом в ванной. Анна испугалась, зачем портить ремонт? Он сурово ответил, твой муж тебя обманывает, правда там. С трудом она отколола кусок плитки. То, что она увидела в стене за ней, заставило её молча опуститься на пол.

Но до этого момента, до того, как пол ушёл у неё из-под ног, была ещё целая неделя обычной, распланированной жизни. Или, по крайней мере, так ей казалось. Всё началось в среду.

Алексей, её муж, уже второй день был в командировке. Уехал в соседнюю область, якобы заключать важный контракт для своей фирмы. В последнее время дела у него шли не очень, и эта поездка, по его словам, должна была всё исправить.

Анна осталась одна в их трёхкомнатной квартире, которую они готовили к продаже. Оставалась всего неделя до сделки. Квартира сияла.

Ремонт, который они закончили всего полгода назад, был её гордостью. Она лично выбирала каждую деталь, оттенок ламината, фактуру обоев, светильники в коридоре. Алексей сначала отмахивался, говорил, что это всё женские глупости, но когда увидел результат, ходил по комнатам с важным видом, с околонаучным языком, и говорил гостям, что это он всё придумал.

Анна не спорила. Главное, что им обоим нравилось. Она любила эту квартиру, каждый её угол.

Продавать было жалко, но они решили вложиться в загородный дом. Новая жизнь, новый этап. В тот день Анна занималась обычными делами.

Протёрла пыль с мебели, которую ещё не успели накрыть плёнкой, полила цветы на подоконнике. В квартире стояла тишина, нарушаемая лишь гулом холодильника и шумом машин за окном. Телефонный звонок от Алексея утром был коротким и деловым.

Всё в порядке, много встреч, некогда говорить. Целую. Она привыкла к его занятости.

Алексей всегда был таким, энергичным, вечно куда-то спешащим, живущим будущими успехами. Ближе к обеду в дверь позвонили. Анна удивилась.

Она никого не ждала. На пороге стоял её свёкор, Николай. Это было странно.

Николай был человеком замкнутым, неразговорчивым. После смерти жены он совсем ушёл в себя и редко выходил из своей старой квартиры на другом конце Киева. Он никогда не приходил без предупреждения.

Выглядел он как обычно, седые волосы, глубокие морщины на лице, старая, но чистая куртка. Но что-то в его взгляде было не так. Какая-то тяжёлая, несвойственная ему решимость.

«Здравствуй, Анна!», сказал он, не переступая порога. Голос был хриплым, глухим. «Николай, здравствуйте.

Проходите. Что-то случилось? С Алексеем всё в порядке?» Сердце у неё ёкнуло. Первая мысль — плохие новости о муже.

«С Алексеем всё в порядке!», свёкор произнёс это с какой-то горькой усмешкой, отчего Анне стало ещё более не по себе. Он вошёл в прихожую и закрыл за собой дверь. Оглядел чистую светлую квартиру, задержав взгляд на новой входной двери, которую они поставили месяц назад.

«Один я к тебе пришёл», сказал он, будто отвечая на её незаданный вопрос. «Алексея нет. Он в городе?» «Нет, он же в командировке.

Должен вернуться в пятницу вечером». Николай кивнул, будто ожидал именно такого ответа. Он молча прошёл на кухню.

Анна пошла за ним, чувствуя, как нарастает тревога. Он не сел за стол, как делал обычно. Остался стоять посреди кухни, сунув руки в карманы куртки.

Потом он вытащил правую руку. В ней был молоток, обычный слесарный молоток с деревянной ручкой, старый, со сбитыми краями. Анна замерла, глядя на этот молоток в его руке.

«Мне нужно, чтобы ты кое-что сделала», сказал он тихо, но твёрдо. «Пока его нет». «Что, что сделать?» прошептала она.

«Пойдём». Он повёл её в ванную. Ванная была её особой гордостью.

Идеально ровная бежевая плитка, новая акриловая ванна, блестящие хромированные смесители. Алексей настоял на дорогой итальянской плитке, и они три дня ругались с мастером, чтобы тот выложил её без единого изъяна. Николай остановился у унитаза и указал молотком на стену за ним.

«Вот эту плитку», сказал он. «Нужно разбить». Анна смотрела то на него, то на идеальную глянцевую поверхность плитки.

Ей показалось, что она ослышалась. «Что? Зачем?» «Николай, вы в своём уме? Мы только что закончили ремонт». «Алексей меня убьёт».

Он с таким трудом нашёл эту плитку, за ней гонялся по всему Киеву. «Я в своём уме, Анна». «А вот ты живёшь в обмане.

Твой муж тебя обманывает». «Правда там?» Он снова ткнул молотком в стену. Лицо у него было суровым, каменным.

Ни тени сомнения. Анна отступила на шаг. Мысли в голове путались.

«Может, у старика что-то с головой?» «Возраст, горе после смерти жены. Я не буду этого делать», — твёрдо сказала она. «Это безумие.

Вы портите нам имущество. Давайте я лучше чаю вам налью, вы успокоитесь. Нет у нас времени на чай», — отрезал он.

«Имущество?» «Скоро у тебя никакого имущества не останется. Ни этого, ни другого». Он протянул ей молоток.

«Делай. Или я сделаю сам. Но лучше, чтобы это сделала ты».

Она смотрела в его уставшие, выцветшие глаза, и видела в них такую боль и такую уверенность, что её собственная решимость начала таять. Что-то действительно происходило. Что-то страшное, чего она не знала.

Она знала Николая много лет. Он не был способен на глупые, злые шутки. Но что там может быть? Её голос дрожал.

«Там стена. Капитальная стена. Там тайник», — просто ответил он.

Алексей думает, что я ничего не знаю. Но я видел. Я случайно зашёл, когда он заканчивал тут возиться.

Думал, плитку кладёт. А он кирпич вынимал. Увидел меня, засуетился, сказал, что проводку проверяет.

Но я видел, что он что-то прятал. Его слова звучали до ужаса убедительно. Анна взяла молоток.

Он был тяжёлым и холодным. Руки не слушались. Мысль о гневе Алексея парализовала её.

Она представила его лицо, перекошенное от ярости. Он так гордился этим ремонтом. Этой ванной.

Он называл её «наш маленький Версаль». Разбить эту плитку было равносильно тому, чтобы плюнуть ему в душу. «Я не могу», — прошептала она, готовая расплакаться.

«Можешь», — сурово ответил свёкр. «Подумай о себе, Анна. Хоть раз».

Не о нём. И этот простой призыв подействовал. Она всегда думала о нём.

О его комфорте, о его карьере, о его настроении. Она сглаживала углы в их отношениях, прощала мелкие обиды, поддерживала во всех начинаниях. А о себе? Она зажмурилась и, размахнувшись, ударила по плитке.

Звук был оглушительным. Осколки брызнули в стороны. Когда она открыла глаза, на идеальной поверхности зияла уродливая дыра с рваными краями.

Сердце колотилось где-то в горле. Всё, назад пути нет. Она ударила ещё раз, и ещё.

Плитка крошилась, обнажая слой цемента. Николай молча наблюдал, стоя у двери. Анна работала молотком и краем стамески, которую он ей подал, откалывая кусок за куском.

Пальцы болели, дыхание сбилось. И вот, под слоем раствора. Она увидела его.

Кирпич. Он отличался от остальных, по краям не было застывшего цемента. Он был вставлен в нишу позже.

Она поддела его стамеской. Кирпич подался и выпал ей в руки. За ним была чёрная пустота.

Анна опустилась на колени, заглянула внутрь. В глубине стены лежал чёрный герметичный пакет на молнии. Похожий на те, в которых хранят документы в походах.

Она запустила руку в холодную, пыльную нишу и вытащила его. Пакет был тяжёлым. «Иди в комнату», сказал Николай.

«Здесь не надо». Она послушно встала и, прижимая пакет к груди, прошла в гостиную. Села на диван.

Руки дрожали так сильно, что она не сразу смогла расстегнуть молнию. Свёкор сел в кресло напротив, молчаливый и мрачный. Наконец молния подалась.

Первое, что она увидела — деньги. Толстая пачка тысячных гривен, перетянутая резинкой. Очень много денег.

Анна не знала, сколько точно, но сумма была огромной. Может быть полмиллиона, может больше. Первая мысль — это заначка.

На чёрный день. Алексей просто не хотел ей говорить, чтобы не волновать. Глупая, наивная мысль, которая умерла, как только она увидела то, что лежало под деньгами.

Это были документы. Сложенный в четверо лист. Она развернула его.

Доверенность. Официальный бланк, печать, подпись нотариуса. Она пробежала глазами по тексту.

«Я, Анна Иванова, доверяю гражданину Петрову Алексею, продать принадлежащую мне долю в квартире, с правом получения всех причитающихся мне денежных средств». И внизу — её подпись. Идеальная, точная копия её подписи.

Которую она никогда не ставила. Это была подделка. Генеральная доверенность, которая отстраняла её от сделки и лишала всех денег от продажи их общей квартиры.

Дыхание перехватило. Голова закружилась. Но это было ещё не всё.

Под доверенностью лежали два билета. Электронные распечатки. Авиакомпания — Ukraine International Airlines.

Рейс в Тиват. Дата вылета — суббота, следующий день после назначенной продажи квартиры. Билеты в один конец.

Она посмотрела на имена пассажиров. Первый билет — Петров Алексей, второй билет — Иванова М. Иванова. Анна вцепилась в эту букву.

М. У неё в голове не было ни одной знакомой на М. Марина? Милана? Может, это ошибка? Опечатка в авиакомпании? Или просто совпадение? Какая-то другая Иванова, с которой Алексей решил сбежать, украв её деньги.

Мысль была чудовищной, но она отчаянно за неё цеплялась, потому что правда, которая уже начала проступать в сознание, была ещё хуже. Она хотела уже отложить эти проклятые бумажки, засунуть всё обратно в пакет, сделать вид, что ничего не видела. Но её пальцы нащупали на дне пакета что-то маленькое и твёрдое.

Она вытряхнула это на диван. Маленький серебряный медальон на тонкой цепочке. Овальный, с выгравированной веточкой сирени.

Бабушкин медальон. Когда бабушка умирала, она отдала его Анне. Сказала, чтобы он принёс ей счастье.

Анна носила его несколько лет. А потом, лет семь назад, случилась та ужасная ссора. Её младшая сестра Мария увидела медальон и устроила истерику.

Что ей, младшенькой, никогда ничего не достаётся, что Анне всегда всё самое лучшее. Мама тогда встала на сторону Марии. Анна, ну ты же старшая, будь умнее.

Уступи сестре, ей так хочется. Ты же щедрая у нас. И Анна уступила.

Сняла с шеи и отдала Марии. Чтобы в семье был мир. Мама потом ещё долго ставила этот поступок ей в пример, говорила.

Какая у неё великодушная старшая дочь. А Анна просто похоронила обиду глубоко внутри. И вот теперь этот медальон лежал перед ней.

Рядом с билетом на имя М. Иванова. М, Мария. Мария Иванова.

Её младшая сестра. В этот момент мир для Анны перестал существовать. Звуки пропали.

Краски поблекли. Перед глазами стояли только эти три вещи. Поддельная доверенность, билет на имя сестры и её собственный, когда-то отданный в жертву семейному миру, медальон.

Это была не просто измена. Это было глумление. Насмешка над её добротой, над её жертвенностью.

Холод, начавшийся в кончиках пальцев, медленно пополз вверх по рукам, к плечам, к сердцу. Воздуха не хватало. Она открыла рот, чтобы что-то сказать, закричать, но из горла не вырвалось ни звука.

Ноги перестали её держать. Она медленно, молча сползла с дивана на пол. Пол был холодным.

Анна сидела на нём, обхватив колени руками, и смотрела в одну точку, на ворох бумаг и серебряный медальон, разбросанные по светлому ворсу ковра. Тишина в комнате стала оглушительной, густой, как туман. Казалось, даже воздух застыл.

Николай крякнул, поднимаясь с кресла. Его старые суставы протестующе скрипнули. Он подошёл и молча постоял над ней.

Анна не подняла головы. Она чувствовала его взгляд, тяжёлый, полный немой скорби. Он не говорил «я же предупреждал».

В этом не было нужды. «Вставай, Анна», — сказал он наконец, его голос был глухим и усталым. «На полу сидеть — делу не поможешь».

Она медленно подняла на него глаза. В них не было слёз. Только пустота и холодное, звенящее недоумение.

Как будто её мир, такой понятный и прочный ещё час назад, оказался картонной декорацией, и кто-то резко дёрнул за верёвку, показав, что за ней лишь тьма и обман. «Он и Мария», — прошептала она. Имя сестры далось ей с трудом.

Будто язык не хотел его произносить. Николай тяжело вздохнул. «Я не знал про твою сестру…