Я ехала на аб0рт из-за нищеты и долгов, но вернулась за паспортом. В почтовом ящике лежало письмо: бездетная тётка, которую я не видела 20 лет, оставила мне всё наследство, но с одним НЕОЖИДАННЫМ условием…

Я знала, что он лжет, он просто не хотел быть рядом в этот момент, не хотел видеть моих слез и пачкать свою совесть. Он хотел получить результат и жить дальше, как прежде. Внутри меня все омертвело.

Я была одна. Совершенно одна во всем мире. Клиника находилась в центре города, в тихом старом здании.

Я припарковалась за углом, выключила двигатель и несколько минут просто сидела, глядя в одну точку. Слезы снова начали капать на мои джинсы. Я положила руку на живот.

Там была жизнь. Моя крошечная, никому кроме меня ненужная тайна. «Прости меня, малыш», — прошептала я в пустоту.

Собрав остатки воли, я потянулась за сумкой на соседнем сиденье. Нужно было достать папку с документами и анализами. Я открыла сумку, пошарила рукой и ничего не нашла.

Мое сознание медленно прояснилось. Папка. Синяя пластиковая папка.

Где она? Я точно помню, как вчера вечером складывала в нее паспорт, полис, все бумажки из консультаций. И оставила ее. Оставила на тумбочке в прихожей.

Первая реакция — глухое раздражение на собственную рассеянность. Ну как можно было забыть самое главное? Но следом за этим раздражением поднялась другая, совершенно неожиданная волна. Волна облегчения.

Такого огромного, что у меня перехватило дыхание. У меня есть причина. У меня есть отсрочка.

Я развернула машину так резко, что взвизгнули шины. Путь домой показался мне вдвое короче. Я больше не плакала.

Я просто ехала, подчиняясь какому-то внутреннему импульсу. Мысли в голове путались. Что я скажу в клинике? Что передумала? Или просто перенесу запись? А что я скажу Глебу? Эта мысль была самой тяжелой.

Я снова представила его лицо, его логичные доводы, его тихое давление. И впервые за много дней я почувствовала не отчаяние, а злость. Злость на него, на его слабость, которую он маскировал под заботу.

И на себя, за то, что позволило ему так легко себя сломить. Я въехала в наш сонный двор и припарковалась на привычном месте. Подниматься в квартиру не хотелось.

Это означало снова погрузиться в атмосферу безнадежности. Выйдя из машины, я машинально сунула руку в наш старенький погнутый почтовый ящик. Обычно там были только счета за квартиру и рекламные листовки.

Но сегодня мои пальцы наткнулись на что-то плотное и непривычно тяжелое. Я вытащила большой конверт из дорогой кремовой бумаги. На нем каллиграфическим почерком был выведен мой адрес и мое имя.

В углу стоял штамп юридической конторы, а в графе «Отправитель» значилось имя, от которого у меня все похолодело. Матильда Леопольдовна Орлова. Моя двоюродная бабушка.

Женщина, которую я не видела почти 20 лет и считала давно покинувшей этот мир. Я стояла посреди двора, сжимая в руке этот тяжелый, дорогой на вид конверт и не могла сдвинуться с места. Матильда Леопольдовна, двоюродная сестра моей покойной бабушки.

В моей памяти она осталась смутным, почти сказочным образом из глубокого детства. Высокая, суровая женщина с туго затянутым на затылке пучком седых волос и пронзительными, но почему-то не злыми, а скорее печальными глазами. Я видела ее лишь однажды, когда мне было лет семь, и она приезжала на похороны бабушки.

Она почти ни с кем не говорила, держалась особняком, и мама тогда шепнула мне, чтобы я не подходила к ней близко, мол, у тети Матильды тяжелый характер. И вот, спустя 20 лет, она возникла из небытия в виде этого письма, пришедшего из юридической конторы. Сердце колотилось где-то в горлер, а пальцы похолодели так, будто на улице стояла зима, а не теплый осенний день.

Я медленно поднялась по лестнице, но в нашу квартиру заходить не стала. Села прямо на холодные ступени в подъезде, как делала в детстве, когда хотела спрятаться от всего мира. Мои руки дрожали так, что я с трудом смогла подцепить край конверта.

Бумага была плотной, с водяными знаками, и рвалась с благородным хрустом. Внутри оказалось два листа. Первый, напечатанный на официальном бланке с гербовой печатью внизу.

Это было уведомление от нотариуса, сухое и казенное. В нем сообщалось, что Орлова Матильда Леопольдовна, моя двоюродная бабушка, скончалась две недели назад, в возрасте 89 лет, и что согласно ее последней воле и завещанию, все принадлежащее ей имущество, а именно трехкомнатная квартира в старом центре города, загородный дом с участком и все денежные средства на банковских счетах, переходит в мою полную собственность. Я несколько раз перечитала эти строки, но мозг отказывался их воспринимать…