Я ехала на аб0рт из-за нищеты и долгов, но вернулась за паспортом. В почтовом ящике лежало письмо: бездетная тётка, которую я не видела 20 лет, оставила мне всё наследство, но с одним НЕОЖИДАННЫМ условием…

В тот день я ехала убивать свое будущее. Убивать не потому, что хотела, а потому что мой мужчина Глеб убедил меня, что иначе мы утонем в долгах. Я уже сидела в старенькой машине, слезы текли по щекам, когда я потянулась к сумке, чтобы еще раз проверить запись и поняла, что оставила паспорт дома.

И если бы не эта дурацкая случайность, если бы я не развернула машину и не заглянула в почтовый ящик, я бы никогда не узнала, что моя бездетная двоюродная бабушка, которую я считала почти мифом, приготовила для меня и моего еще нерожденного ребенка совершенно другую судьбу. Ту, в которой не было места страху и отчаянию. Меня зовут Алина, мне 28 лет и последние два года моя жизнь напоминала бесконечный бег на месте.

Две работы, днем кассир в супермаркете, вечером уборка в офисе, съемная квартирка на окраине, где из крана текла ржавая вода и вечное чувство усталости, такое глубокое, что иногда я засыпала прямо в одежде, не в силах дойти до кровати. А рядом был Глеб, мы познакомились три года назад, и тогда он казался мне надежным и сильным. Он красиво говорил о будущем, о том, как мы все преодолеем, как он найдет хорошую работу и мы заживем как люди.

Но время шло, а Глеб продолжал сидеть на временных подработках, объясняя свои неудачи то кризисом, то несправедливым начальством, то просто плохим настроением. Я верила, я тянула нас обоих, готовила ужины из ничего и штопала его единственные джинсы, надеясь, что вот-вот все наладится. Когда я увидела две полоски на тесте, первой моей реакцией была тихая, почти испуганная радость.

Наконец-то в моей серой жизни появится смысл, маленький лучик света. Но эта радость погасла в тот же вечер, когда я увидела лицо Глеба. Он не кричал, нет.

Он был мастером тихого, изматывающего давления. В тот вечер он сел напротив меня на кухне, взял мои руки в свои и начал говорить своим вкратчивым, убедительным голосом. «Алиночка, милая, ты же понимаешь, мы не можем себе этого позволить.

Ну куда нам сейчас ребенок? Мы же в долгах, как в шелках. За квартиру платить, кредиты за технику отдавать. Ты хочешь, чтобы наш малыш рос в нищете, чтобы видел, как его родители считают каждую копейку? Разве это честно по отношению к нему?» Каждое его слово было как маленький, но точный укол.

Он рисовал передо мной картины нашего безрадостного будущего. Плачущий от голода младенец, я, измученная и постаревшая, он, сломленный непосильной ношей. «Давай сначала встанем на ноги», — говорил он, глядя мне прямо в глаза.

«Купим свое жилье, я найду стабильный заработок, и вот тогда, тогда мы родим, и не одного, а двоих, троих, сколько захочешь. Но сейчас, милая, это просто безответственно. Я говорю это, потому что люблю тебя и думаю о нашем общем будущем».

И я сдалась. Его логика казалась железной, а моя робкая надежда — глупой и эгоистичной. Всю следующую неделю я ходила как в тумане.

Глеб окружил меня показной заботой, приносил чай, освободил от вечерней работы, сам записал меня в частную клинику, чтобы все прошло быстро и безболезненно. Эта забота душила меня. Я чувствовала себя не любимой женщиной, а проблемой, которую нужно поскорее решить.

В то утро он разбудил меня раньше обычного. На столе уже стоял кофе и бутерброд, который не лез мне в горло. «Поешь, тебе нужны силы», — сказал он и положил на стол деньги.

Я смотрела на эти купюры, и они казались мне платой за предательство самой себя. Всю дорогу до клиники я молчала, вцепившись в руль своей старенькой машины. Глеб не поехал со мной, сославшись на срочную встречу по работе….