Волк на глазах у родных раскопал могилу… То, что было внутри, ошарашило всех…

Серые лапы остервенело разрывали свежую землю. Комья чернозема летели в разные стороны, а из глубины горла огромного зверя вырывался хриплый вой, от которого стыла кровь в жилах. «Отгоните его! Да что же это такое!» — кричал Сергей, пытаясь прорваться через ограду кладбища.

Соседи и родители Марии держали его под руки, не давая броситься на волка, который неистово раскапывал могилу его жены, похороненной всего несколько часов назад. «Дикий зверь!» — кричала теща, заливаясь слезами. «Сергеюшка, пусть кто-нибудь застрелит эту тварь!»

Егерь Иван Петрович Коваленко сидел на крыльце своего дома в поселке Сосновка, что затерялся среди бескрайних лесов близ Карпат. Морщинистые руки привычно чистили ружье, движения отточены десятилетиями службы. Шестой десяток разменял мужчина, а все никак не мог привыкнуть к одиночеству, вот уже пятый год как похоронил свою Анну.

Холодный октябрьский ветер гнал по двору опавшие листья. Иван поднял голову и посмотрел на затянутое свинцовыми тучами небо. Снег пойдет скоро, чуял он это своими старыми костями, что ныли к перемене погоды.

«Эх, Аня!» — проговорил он в пустоту. — Не думал я, что так будет. Одному-то тоскливо.

В доме зазвонил телефон. Иван нехотя поднялся со скрипучих ступенек и зашел в прихожую, где на стене висел старый аппарат. — Слушаю, — хрипло произнес он.

— Здравствуй, папа, — раздался в трубке голос дочери Ольги. — Как ты там? — Да все по-старому, Олюшка, — ответил Иван, прислоняясь спиной к стене. — Дела потихоньку.

Приезжал бы к нам в Киев, в который раз начала дочь. Что ты там один в горах сидишь? У нас квартира большая, места всем хватит. Иван вздохнул.

Разговор этот повторялся из раза в раз, как заезженная пластинка. — Не могу я, Оля. Здесь вся моя жизнь.

— Горы, они как? — Как жена вторая, закончила за него дочь. — Знаю, знаю. Но здоровье-то не молодеет, папа.

А до больницы от тебя полдня езды. После разговора Иван вернулся на крыльцо и взялся за ружье. Сегодня нужно было проверить Северный квадрат, там браконьеры повадились капканы ставить.

Пока егерь собирался, в дверь постучали. — Заходи, открыто! — крикнул Иван, заряжая ружье. На пороге появился Николай Иванович, старый знахарь из гуцульского села, что находилось в двадцати верстах от Сосновки.

Невысокий, жилистый, с лицом, изрезанным морщинами, как кора вековой лиственницы, он выглядел гораздо старше своих семидесяти лет. — Здравствуй, Иван, — тихо произнес старик, кивком приветствуя егеря. — В лес собираешься? — Да вот, капканы надо проверить.

— Браконьеры совсем обнаглели, — ответил Иван, оглядывая знахаря. Нечастый он гость в Сосновке, просто так не приходит. Знахарь нахмурился и покачал головой — берегись сегодня.

Сон плохой видел. Лес что-то сказать тебе хочет. Иван усмехнулся.

Уважал он местные поверья, но воспринимал их, как красивые сказки, приправленные вековой мудростью горных жителей. — Разберусь, Николай Иванович. Не первый год в горах хожу.

Древние ходили еще дольше, да не все возвращались, — тихо ответил знахарь. Затем достал из-за пазухи маленький кожаный мешочек, прошитый цветным бисером. — Возьми.

Духи-защитники помогут. Егерь принял подарок больше из вежливости, убрал в карман и вышел за порог. — Чаю хоть выпьешь? — обернулся он к знахарю.

В другой раз покачал головой тот. — Меня ждут. А ты помни, слушай лес внимательно сегодня.

Иван проводил взглядом удаляющуюся фигуру старика и направился в противоположную сторону, к горной тропе. Лес встретил его тишиной. Привычные звуки леса, шелест листвы, стрекот белок, перекличка птиц, были приглушены, будто природа затаила дыхание.

Это насторожило Ивана. За 30 лет службы он научился читать настроение леса, как открытую книгу. — Странно, — подумал егерь, перехватывая поудобнее ружье.

— Зверь словно попрятался. К непогоде, что ли? Иван шел по знакомой тропе, внимательно вглядываясь в следы на земле. Часа через два он увидел первый капкан, сработавший с клочьями шерсти.

Следы крови вели в густой подлесок. — Ох уж эти браконьеры! — с досадой подумал егерь. — Понаставят железо, а зверь мучается.

Иван пошел по следу и вскоре услышал слабое поскуливание. Раздвинув ветки, он увидел волчонка, совсем молодого, месяцев шести от роду. Его передняя лапа была зажата в капкане, а серая шкура испачкана кровью.

— Ну что, попался, разбойник? — проговорил Иван, осторожно приближаясь к зверю. Волчонок оскалился, пытаясь выглядеть грозно, но сил сопротивляться у него почти не осталось. Егерь медленно подошел к нему и опустился на колени.

— Не дергайся, глупый, только хуже будет, — пробормотал он, доставая из сумки инструменты. Капкан был старой конструкции, с тупыми зубьями, которые скорее ломали кости, чем перерезали их. Иван аккуратно разжал железные челюсти, и волчонок, освободившись, попытался отползти, но тут же упал от слабости.

— Далеко не уйдешь, — сказал егерь, разглядывая израненную лапу зверя. — Как пить дать, не выживешь один. Егерь осмотрелся вокруг.

Волчицы поблизости не было, видно, детеныш отбился от стаи и попал в западню. Надежды на то, что семья вернется за ним, практически не было. Иван принял решение мгновенно, хотя потом не мог объяснить, что на него нашло.

Сняв куртку, он аккуратно завернул в нее дрожащего волчонка и направился домой. По пути он нащупал в кармане мешочек знахаря и вспомнил его слова. — Может, это и есть то, что лес хотел мне сказать? — подумал егерь, ускоряя шаг.

Дома Иван уложил волчонка на старое одеяло возле печи, обработал рану и наложил самодельную шину. Зверь был слишком измотан, чтобы сопротивляться, лишь внимательно следил за человеком янтарными глазами. — Больно, знаю, — приговаривал Иван, бинтуя лапу.

— Потерпи, легче станет. Закончив с перевязкой, егерь поставил перед волчонком миску с водой и кусок вареного мяса. Затем развел в печи огонь и сел на стул напротив своего нового питомца.

— Ну вот, — сказал он, наблюдая, как зверь осторожно лакает воду. — Будем жить вместе. Как тебя назвать-то? Волчонок поднял голову и посмотрел на человека, словно понимая, о чем тот говорит.

— Север, — решил Иван. — За твою серебристо-серую шерсть, как северное небо в морозную ночь. Первые две недели Иван почти не отходил от волчонка.

Лапа заживала плохо, началось воспаление. Егерь даже ездил в районный центр за антибиотиками, получив немало удивленных взглядов от персонала ветеринарной клиники. — Это же волк, Петрович, — сказал ему знакомый ветеринар, отпуская лекарства.

— Он все равно в дикую природу вернется, когда окрепнет. — Может и не вернется, — пожал плечами Иван. — Один в горах с такой лапой не выживет.

Волчонок выжил, хотя поначалу Иван сомневался в этом. Постепенно зверь окреп, хотя на переднюю лапу всегда припадал. К удивлению Ивана, Север не стремился убежать в лес, даже когда егерь перестал держать его на привязи.

— Видать, понял, что один не выживет, — говорил Иван, когда соседи удивлялись его необычному питомцу. Некоторые сельчане поначалу косились на волка с опаской, держали детей подальше от дома егеря. Но со временем привыкли, Север вел себя смирно, не нападал на домашнюю живность и всегда держался рядом с Иваном.

Знахарь Николай Иванович, увидев волка, многозначительно кивнул. — Духи послали тебе защитника, Иван. Старая легенда говорит, волк, которого спас человек, отдаст за него жизнь.

— Да брось ты свои сказки, — отмахнулся Иван, хотя что-то внутри говорило ему старик прав. В один из зимних вечеров, когда метель завывала за окном, а Север дремал у печки, Иван достал кожаный мешочек, что дал ему знахарь, и решил наконец посмотреть, что внутри. Развязав тесемки, он вытряхнул на ладонь содержимое, старый, пожелтевший от времени клык хищника.

— Надо же! — пробормотал Иван. — И правда волчий. Север поднял голову, принюхался, и вдруг подошел к егерю, уткнувшись носом в его ладонь с клыком.

Иван мог поклясться, что в глазах зверя мелькнуло что-то человеческое, узнавание, понимание, какая-то древняя, недоступная людям мудрость. — Ты что-то знаешь, да? — тихо спросил егерь, почесывая волка за ухом. Зверь тихо заскулил, словно отвечая на вопрос.

К концу года здоровье Ивана пошатнулось. Сказались годы в горах, старые раны и одинокая жизнь. Колени ныли к непогоде, спина отказывалась разгибаться по утрам, да и сердце пошаливало, частенько накатывала одышка даже от несильных нагрузок.

На зимовье в дальних квадратах он уже не ходил, все больше сидел дома, глядя в окно на заснеженный лес. Север лежал у его ног, положив массивную голову на лапы. За год волк вырос, превратившись из щенка в крупного, сильного зверя с густой серой шерстью.

В декабре приехала дочь, Ольга, и ужаснулась, увидев, как сдал отец. — Все, папа! — решительно заявила она, увидев, с каким трудом он поднимается со стула. — Хватит геройствовать.

Едешь со мной в город. — Да куда мне в городе? — хмурился Иван. — Что я там делать буду? — Жить будешь, — отрезала Ольга.

— Лечиться. У меня врачи хорошие, на ноги поставят. — А с домом что? — Не сдавался егерь.

— Павлу отдадим. Внук твой как раз жениться собрался. Молодым дом нужен.

Иван тяжело вздохнул. Не хотелось ему покидать горы, но чувствовал, права дочка. Не те уже силы.

Да и руководство лесничества давно намекало, что пора бы на пенсию. — А Север? — кивнул он на волка, который настороженно следил за незнакомой женщиной. Ольга поджала губы.

— Да что ты, отец! Куда в город такую зверюгу? Пристрелить надо. — И не думай. Иван даже поднялся с кресла от возмущения…