«Твой рак подождет, у мамы юбилей!». Муж снял все деньги с онкосчета Марины на банкет свекрови. На торжестве свекровь блистала в новом брендовом платье, пока не получила звонок с НЕИЗВЕСТНОГО номера….

Когда за свекровью закрылась дверь, Марина наконец позволила себе разрыдаться. Слезы лились безостановочно, смывая остатки сил и надежды. Каждый визит Тамары Петровны был как сеанс психологического садизма. И самое страшное — часть ее боялась, что свекровь права. Что она действительно стала обузой для Игоря, что он мог бы быть счастливее с кем-то другим, здоровым и полным сил. «Еще девятнадцать дней», — напомнила она себе, глядя на календарь. «Девятнадцать дней, и я вернусь к полноценной жизни. Мы переживали бури раньше, переживем и сейчас». Она не знала, что самая страшная буря еще впереди. И что тучи над ее жизнью уже сгущаются благодаря стараниям женщины, которая только что вышла из ее палаты.

Календарь в палате Марины превратился в объект почти религиозного поклонения. Каждое утро она вычеркивала еще один день, приближающий ее к операции. Четырнадцать дней. Тринадцать. Двенадцать. С каждой зачеркнутой датой ее настроение улучшалось, несмотря на изматывающие сеансы химиотерапии. «Вы стали лучше выглядеть», — заметила медсестра Анна, меняя капельницу. «Глаза блестят, щеки порозовели». «Надежда творит чудеса», — улыбнулась Марина. «Осталось меньше двух недель». «И будем праздновать ваше возвращение к нормальной жизни», — подмигнула Анна. «Пирог испеку. Только вернитесь потом, похвастаться результатами».

Марина кивнула. За последние месяцы больничный персонал стал для нее чем-то вроде второй семьи. Анна, немолодая медсестра с добрыми глазами, особенно. Она всегда находила время поговорить, поддержать, рассказать забавную историю из больничной жизни. В отличие от собственной свекрови, которая воспринимала болезнь Марины как личное оскорбление. «Я не просто вернусь», — сказала Марина. «Я приеду с тортом и шампанским. Для всех, кто помог мне выжить». Анна улыбнулась и поправила подушку. «Договорились. А теперь отдыхайте, силы вам еще понадобятся».

Марина послушно закрыла глаза, но не для того, чтобы заснуть. В голове крутились планы на будущее: вернуться на работу, может быть, сменить квартиру на что-то более просторное, возможно, завести ребенка. Болезнь многое изменила в ее восприятии. Раньше она откладывала важные решения, думая, что впереди вечность. Теперь понимала: жизнь может оборваться в любой момент, и нужно успеть воплотить свои мечты, пока есть возможность.

Телефон завибрировал — пришло сообщение от подруги Светы: «Марин, мы с девчонками собрали еще 120 тысяч. Куда перевести?» Новость согрела сердце. Счет приближался к заветным 3 миллионам. Марина быстро отправила реквизиты специального счета, который они с Игорем открыли для сбора средств на операцию, и добавила: «Спасибо вам огромное. Я никогда этого не забуду». Еще несколько сообщений пришло от коллег: они интересовались здоровьем, сообщали офисные новости, обещали навестить на выходных. Марина отвечала всем, чувствуя прилив благодарности. Она и не подозревала, что столько людей беспокоятся о ней.

Последним открылось сообщение от Игоря: «Задержусь сегодня, совещание. Люблю, целую». Короткое, почти формальное. В последнее время он стал отстраненным, чаще задерживался на работе, а во время визитов в больницу выглядел уставшим и рассеянным. Марина списывала это на стресс: ему приходилось разрываться между работой, больницей и домашними делами. А еще постоянное давление Тамары Петровны, которая наверняка не упускала случая напомнить о своем отношении к сложившейся ситуации. «Скоро все наладится», — мысленно пообещала себе Марина. «Мы пройдем через это и станем только сильнее».

Игорь сидел в машине, припаркованной у дома матери, и смотрел на экран телефона. Сообщение от жены: «Хорошо, любимый. Буду ждать вечером». Он выключил телефон и глубоко вздохнул. Никакого совещания не было. Он соврал, чтобы выиграть время. Время для… чего? Для разговора с матерью, который он откладывал несколько дней.

Тамара Петровна жила в старом доме, в центре города. Квартира, доставшаяся ей от родителей, была большой и неуютной, с высокими потолками и тяжелой советской мебелью. Игорь вырос здесь, среди этих массивных шкафов и пыльных портьер, под неусыпным контролем матери, которая после ухода отца сосредоточила всю свою энергию на единственном сыне. Он помнил, как она проверяла его домашние задания, как выбирала, с кем ему дружить, как заставляла носить одежду, которую считала подходящей. В детстве это казалось заботой, в подростковом возрасте вызывало протест, а к 20 годам превратилось в привычку — позволять матери управлять его жизнью.

Даже женитьба на Марине вопреки желанию Тамары Петровны была не столько актом независимости, сколько временным помрачением рассудка, как он сам иногда думал. Марина была красивой, умной, заботливой — полной противоположностью его властной матери. Рядом с ней он чувствовал себя сильным, уверенным мужчиной, а не вечным маменькиным сыночком. Их брак был счастливым первые три года. Потом начались конфликты с Тамарой Петровной, которая не упускала случая напомнить сыну: «Эта твоя не умеет готовить борщ, не так гладит рубашки, недостаточно почтительна к свекрови». Игорь оказался между двух огней: женой, которая просила защитить ее от нападок свекрови, и матерью, которая обвиняла его в предательстве. А потом пришла болезнь Марины, и все стало еще сложнее…