* Соседка выставила меня с моей же дачи — а потом узнала, кто я на самом деле

Я всегда считал себя спокойным человеком, таких называют неприметными, не потому что они ничем не выделяются, а потому что не лезут на рожон. Я не скандалю, не спорю с кассиршами, не пишу жалобы в правление. Может поэтому меня и приняли за простачка, которого легко согнуть под себя, только зря.

Потому что у каждого из нас есть предел, а за ним уже совсем другая история. Моя дача досталась мне от деда. Классическая история, домик под Ирпенем, участок десяти соток, старые вишни, облезлая баня, железный сарай.

Всё в запустении, но мне там было хорошо, после городской суеты, словно глоток воздуха. Именно туда я и приехал весной прошлого года, когда понадобилось перезагрузиться после развода и увольнения. Первую неделю я просто сидел на террасе, пил чай из старого пузатого самовара и вдыхал запах влажной земли.

Казалось бы, тишина, рай. Но рай обернулся адом, когда на горизонте появилась она. Ольга Петровна, новоизбранная председательница правления садового товариства.

Ольга Петровна была женщиной резкой, как незаточенный топор. Лет под шестьдесят, вечно в спортивном костюме, с гремящей связкой ключей на поясе. Такие ещё в детстве на пионерских сборах командовали перекличками.

Она появилась на моём участке в понедельник утром, когда я как раз перекладывал кирпичи у старого мангала. «А вы кто будете?», – спросила она, не поздоровавшись. Я выпрямился, отряхнул руки и спокойно ответил.

«Хозяин. Это дача моего деда». «Наследство.

Документы всё есть». «Это мы ещё посмотрим», – сказала она и, повернувшись, вышла с участка так же внезапно, как и зашла. На следующий день на воротах висел замок.

Не мой. В моём сарае стояла новая табличка. Муниципальная собственность.

Вход воспрещён. А на калитке бумажка от правления садового товариства, где чёрным по белому было написано, что участок самовольно захвачен и подлежит освобождению. Я звонил, стучал, писал, но ответа не было, ни от правления садового товариства, ни от Ольги Петровны.

Никто не хотел говорить со мной. А соседи? Соседи просто молча смотрели в сторону, как будто боялись оказаться следующими. Мне пришлось вернуться в город.

Я взял с полки толстую папку, которую когда-то с любовью собрал мой дед. Завещания, выписки из Государственного реестра прав, справки из кадастра, квитанции на взносы ещё с 1990-х годов. Всё было на месте, но бумага – это одно.

А вот что значат эти бумаги для людей, решивших, что имеют власть, совсем другое. Я пришёл в офис правления садового товариства. Маленькая комнатка в местном ДК.

За столом сидела та же Ольга Петровна. «У нас приём по четвергам», – буркнула она, даже не подняв глаз. «У меня документы.

Всё официально оформлено, участок не подлежит отчуждению. Посмотрите сами». Она посмотрела.

Потом снова, на меня. «Участок был заброшен более двух лет. По закону мы имеем право признать его бесхозным, а вы тут никто.

Это ложь, я живу здесь. Уходил в командировку, но платил налоги, взносы. Я покажу».

«Покажите в суде», – резко ответила она. «Всё, приём окончен. Я вышел».

На душе было мерзко. Не от того, что спор, а от того, как спокойно она лгала, как будто знала, что у неё за спиной поддержка, или крышевание, или просто страх остальных. Но если она думала, что я сдамся, значит, плохо меня просчитала.

Я не стал срываться. Просто начал собирать всё, что нужно. Пошагово, без крика, но с холодной решимостью.

Вернувшись в город, я первым делом связался с юристом. Не по объявлению. Своим старым знакомым…