* Собирая грибы, чтобы выжить на маленькую пенсию, я провалилась в тайник под землёй… От увиденного внутри, волосы дыбом стали…

С самого начала. Про лес, про схрон, про дневник, про поездку на завод и, наконец, про встречу с Аркадием. Я говорила долго, а они слушали, не перебивая.

Я видела, как меняются их лица. Глеб слушал широко раскрытыми глазами, в которых стоял ужас и восхищение подвигом деда, которого он никогда не знал. А Полина… Она сначала побледнела, потом покраснела, а под конец просто опустила голову и заплакала, тихо утирая слезы кулаком.

Когда я закончила, воцарилась тишина. Первой ее нарушила Полина. Она подняла на меня свое заплаканное лицо, и в ее глазах было столько стыда и раскаяния, что у меня сжалось сердце.

— Мама… — Вера Полна… — Простите меня, — прощептала она. — Я… Я такая дура. Я думала только о деньгах, об ипотеке, а тут такое… Эта квартира, она же… святая, а я хотела ее продать.

Простите, если сможете. Она встала, подошла ко мне и неловко меня обняла. Я обняла ее в ответ, погладив по голове.

Я не держала на нее зла. Она была продуктом своего времени, уставшей от вечной гонки за выживание. Глеб подошел к нам, обнял нас обеих.

— Дед! — сказал он потрясенно. — Значит, мой дед был героем? — А я и не знал. Через два дня мне позвонила Кира.

Она сказала, что они с отцом продают дом и все, что у них есть. Она назвала сумму, от которой у меня закружилась голова. Этого с лихвой хватало, чтобы не только погасить ипотеку Глеба и Полины, но и обеспечить им безбедную жизнь на годы вперед.

Я сначала отказывалась, но Кира была непреклонна. — Это воля отца, — сказала она. — Он сказал, что только так сможет спокойно умереть.

Пожалуйста, примите это ради него и ради Степана. И я согласилась. Деньги пришли на счет Глеба.

В тот же день они с Полиной закрыли ипотеку. Вечером они пришли ко мне, не с деловым видом, а с тортом и цветами. Полина больше не смотрела на мою квартиру как на квадратные метры.

Она ходила по комнатам, с благоговением прикасаясь к старой мебели, рассматривая фотографии. Глеб взял в руки ту самую деревянную птичку, которую я принесла из схрона. — Я сохраню ее, — сказал он, — для своих детей, чтобы они знали, какой у них был прадед.

Мы сидели за столом все вместе, пили чай и впервые за долгое время говорили по-настоящему о прошлом, о будущем, о том, что в жизни есть вещи поважнее денег. Я смотрела на счастливые лица своих детей и понимала, что справедливость восторжествовала. Степан не вернулся, но его жертва не была напрасной.

Его любовь, переждав 40 лет в темном схроне под землей, проросла и дала свои плоды, подарив его семье мир и покой. И моя старая квартира, хранительница этой тайны, наконец-то снова стала настоящим домом, полным тепла и света.