* Собирая грибы, чтобы выжить на маленькую пенсию, я провалилась в тайник под землёй… От увиденного внутри, волосы дыбом стали…

Вид у них был воинственный. Полина с порога начала наступление. — Мама, мы серьезно поговорить хотим.

Мы больше не можем так жить. Ипотека нас душит. А ты сидишь в этих хоромах одна и цепляешься за прошлое.

Это эгоизм! — выпалила она. — Полина, прекрати! — попытался остановить ее Глеб. Но было поздно.

— Что прекрати? Я правду говорю. Мы твой единственный сын. Твоя семья.

Ты о нас должна думать. О будущих внуках. А ты думаешь только о своих воспоминаниях.

Ее слова были как пощечины. Но я смотрела на нее и видела не злую женщину, а просто уставшую и запутавшуюся. Она не знала всей правды.

— Сядьте, — сказала я тихо. — Я не буду продавать эту квартиру. Не потому что я эгоистка, а потому что не имею на это право.

— Что значит не имеешь права? — фыркнула Полина. — Она твоя по закону. — Есть законы повыше, Полина.

Законы совести. Я посмотрела на Глеба. — Сын, эта квартира — все, что осталось от твоего деда.

От человека, которого ты даже не знал. Он отдал все, чтобы у его семьи был этот дом. И я не придам его память.

Они смотрели на меня как на сумасшедшую. Глеб хотел что-то сказать, но Полина дернула его за рукав. — Все с тобой ясно.

— бросила она. Уперлась и разговаривать бесполезно. — Пойдем, Глеб.

Пусть сидит тут одна со своей памятью. Они ушли, хлопнув дверью. А я осталась стоять посреди комнаты, и впервые за долгое время я не чувствовала себя одинокой.

Я чувствовала себя правой. На следующий день рано утром я поехала в тот самый район за рекой. Улица Речная оказалась тихой и зеленой, застроенной в основном старыми пятиэтажками.

Я ходила от дома к дому, спрашивая у старушек на лавочках, не знают ли они Аркадия Воронова. Мне везло. В третьем по счету дворе одна славоохотливая пенсионерка вспомнила его.

А как же, помню Аркадия. Он в пятом доме жил, в 32-й квартире. Только он давно съехал, лет десять назад, как жена его умерла.

Продал квартиру и уехал куда-то. Говорили, дочка его Кира к себе забрала, в пригород. Она даже вспомнила название поселка — Сосновка.

До Сосновки ходил старый рейсовый автобус. Всю дорогу я смотрела в окно на мелькающие пейзажи и думала, что я скажу ему, когда встречу. Буду ли я кричать, обвинять или просто покажу дневник, я не знала.

Я ехала не мстить, я ехала за справедливостью. Поселок оказался небольшим, с аккуратными домиками и ухоженными садами. Найти нужный дом по фамилии Воронов оказалось несложно.

Я подошла к невысокому деревянному забору. Дом был добротный, но и роскошный. Во дворец вели георгины.

Я глубоко вздохнула и нажала на кнопку звонка. Дверь мне открыла молодая женщина лет 35, с усталым лицом и добрыми глазами. Она была чем-то неуловимо похожа на того молодого Аркадия с фотографии.

«Вы к кому?» — спросила она. «Мне нужен Аркадий Воронов», — ответила я. Женщина насторожилась. «Я его дочь, Кира».

«А вы кто?» «Это очень личное», — сказала я. «Это касается его прошлого, его друга, Степана Орлова». При упоминании имени Степана лицо Киры изменилось. Она побледнела и крепче сжала ручку двери.

«Отец болен», — сказала она тихо. Он почти ни с кем не разговаривает. И это имя… Он просил никогда его не произносить.

«Прошу вас, уходите. Не тревожьте его». Она хотела закрыть дверь, но я успела сказать.

«Пожалуйста, я не причиню вреда. Я просто должна показать ему кое-что. Это касается не только его, но и моей семьи.

Это касается правды». Я увидела в ее глазах не только страх, но и любопытство. И какую-то застарелую боль.

Она колебалась. Эта встреча была только началом самого сложного разговора в моей жизни. Кира смотрела на меня несколько долгих мгновений…