Сельская учительница, оказавшись в инвалидном кресле из-за побоев сына стала просить на хлеб у церкви, а однажды вечером увидела отца своего ученика и произошло ЭТО…

Небо уже окрасилось в багряный цвет, и скоро на Ольховку опустится ночь, но Любовь Николаевна продолжала сидеть у ворот церкви. В маленькой картонной коробочке на её коленях было всего несколько мелких монет. Не хватит даже на хлеб, думала она.

Все просящие давно разошлись, так поздно в храм никто не приходит. Он уже закрыт, поэтому стоять на паперти смысла нет. Но Любовь Николаевна стояла.

Односельчане знали её и жалели, поэтому частенько подавали милостыню. Не всегда деньгами. Бывало, стрепню какую-нибудь принесут, картошки варёной.

А сегодня совсем ничего нет в её коробке. Она не уходила не потому, что надеялась на богатое подаяние, а скорее от безысходности. Возвращаться в пустой дом не хотелось, она всё равно не заснёт сегодня, как и в прошлую и в позапрошлую ночь.

Как уже много ночей подряд. Уснуть и спокойно выспаться не даст чувства голода и ноющей боль в ногах. Лекарства кончились несколько дней назад, купить их было не на что.

Дома ещё есть три картофелины, отварю, когда вернусь. Планы на ужин строились сами с собой, надо же что-то есть, так и с голоду умереть можно. Любовь Николаевна вздохнула и собралась уже покатиться в своей старенькой, видавшей ни одного инвалида инвалидной коляске по улице, как вдруг услышала мужской голос «Люба?».

Перед ней стоял высокий мужчина лет сорока пяти, он удивлённо смотрел на женщину в коляске, одетую в старенькие, но опрятные чистые вещи. Любовь Николаевна не сразу узнала его, но найдя на лице мужчины знакомые черты, заспешила прочь, а он догонял её. «Мне сын сказал, что ты здесь, а я сначала не поверил.

Люба, подожди, Люба…» Она всё быстрее крутила колёса инвалидной коляски, чтобы скрыться, избежать встречи с этим человеком. Откуда он взялся? «Не хочу его видеть», думала она, удаляясь. Мужчина остановился, с растерянным видом он смотрел в след удаляющейся женщине-инвалиду.

Любаша росла в многодетной семье. С детства она отличалась от своих братьев и сестёр. Девочка была самой младшей, мама родила её поздно, до последнего хотела избавиться от ребёнка.

Лишний род, в доме и без того четыре мальчика было и три девочки. Восьмой ребёнок стал бы обузой, этих-то прокормить бы одеть. Женщина даже ходила к повитухе, и та давала ей какие-то травки, чтобы вызвать выкидыш.

Но Люба крепко засела в утробе матери. Девочка родилась слабенькой, болезненной, весила всего два с половиной килограмма. Мать хотела оставить её в роддоме, считая, что государство даст девочке больше, чем может она.

Не позволил отец. «С ума сошла!» — ругался он на жену. — Эти не голодают, и девку прокормим.

Своя ноша не тянет. Насилие к их семье относились уважительно. Жили они небогато, но трудились, вели своё хозяйство.

О таких говорят крепкие середнячки. Семья никогда не нещенствовала. Отец трудился трактористом, мать работала птичницей на ферме.

В их рубленном доме не было ничего лишнего. Братья парами спали на одной кровати. В кухне стоял стол, обедать за который усаживались по очереди.

Сначала мать кормила отца, а потом младших детей. Старшие ели последними. В огороде копошились гуси и утки, в конюшнях жили поросята, а единственную корову берегли как зеницу ока.

Кормилица всё-таки. За окном был огромный огород, на котором семья выращивала овощи, обеспечивая себя картошкой, капустой, морковью, свёклой и другими продуктами на всю зиму. Рано утром, уходя на работу, мать раздавала детям указания.

— Васька, корову отведи в стадо, да и у поросят почисти. — Колька, курицам да и гусям досмотри, чтобы куры опять в огород не пошли, в прошлый раз все грядки перерыли. — Митька, Олька, Верка, марш полоть траву в огороде, чтобы пришла всё убрано было.

— Машка, ты за Любкой присмотри, да пол в доме вымой, половики выхлопай. Дети принимались за работу, старались побыстрее выполнить матери на поручения, чтобы хоть немного побегать по улице с соседскими ребятишками. Любе было всего три годика, она повсюду следовала за старшими детьми, мешала им.

— Сиди здесь и никуда не ходи, — наказывала Машка, усаживая младшую сестрёнку на ступеньках крыльца, а сама бежала за ворота, где бегали другие ребята. А Люба, немного посидев, следовала за ней. Запертая на засов калитка не была помехой, в заборе с другой стороны была выломана доска, девочка легко пробиралась через прореху и выходила на улицу.

— Машка, иди смотри за Любкой, а то мать опять тебя нагоняй устроит, — указывал старший брат Васька. А Машке не хотелось возиться с сопливой младшей сестрёнкой. Однажды она посадила её в сундук и закрыла крышку.

— Отсюда не убежит, посидит, пока я с ребятами побегаю, — думала сестра. В сундуке было темно и страшно, а ещё не хватало воздуха. Сколько девочка просидела в нём, неизвестно, но когда мать вернулась с работы, девочка была без сознания.

Отец схватил ребёнка на руки, побежал к фельдшеру, откачали. — Не дело это, такую малышку с детьми оставлять, — корила маму Люба подруга Нина. — А что делать, муж в поле, посевная в самом разгаре, я на ферме, куда мне её девать? На спину себе повесить и с ней работать, — оправдывалась мама.

— А знаешь, приводи её ко мне, у меня и у самой дел полно, но хоть присмотрю, да и накормлю. Твои-то, небось, целый день на подножном корме, что найдут в огороде, да в поле за оградой то и едят. Так иногда Люба стала находиться у тёти Нины.

Ласковая, добрая женщина всегда угощала её пряниками или печеньем. Если в доме не было сладостей, давала кусок хлеба, смоченный водой и посыпанный сахаром. Это было очень вкусно.

Маленькая Люба неотрывно следовала за Ниной то в огород, то к скотине, а то и в сельский магазин они ходили вместе. Топая по пыльной дороге, девочка крепко держала тётю за руку. В один из таких дней Нина завела её в церковь и покрестила…