…Прийшовши на кладовище до давно загинувшого сина, невтішна жінка побачила біля могили маленького хлопчика, який щось нашіптував і плакав

Жаль только, что ты не чувствуешь, насколько тяжело мне из-за того, что ты не можешь отпустить меня. Отпустить — это не значит забыть, это не значит навсегда расстаться со мной. Это означает не допускать плохих мыслей.

Это значит жить дальше, продолжить свою жизнь. Моя закончилась, но твоя продолжается. Должна была продолжаться, если бы ты ей это позволила.

А ты продолжаешь жить всё тем же днём, который давно ушёл. Но я не могу иначе, Дима. Для меня всё закончилось.

Закончилось тогда и окончательно кончилось сегодня. Я же говорю тебе, мне незачем больше жить». Пыталась убедить она сына.

«Если ты уйдёшь сейчас, то ни мне, ни тебе никогда не обрести покоя, мамочка, и мы никогда не увидимся. Ты не представляешь, насколько ты навредишь моей душе, если решишься на то, что обдумываешь. А если ты начнёшь жить и будешь счастлива, то и я буду счастлив.

Я не могу тебе объяснить, как это, но поверь мне, я уже много знаю. Тебе всего-то и надо молиться за меня и позволить себе быть счастливой». «Но как я буду счастливой без тебя, Дима? Я же всегда с тобой.

Ты же знаешь это. Живи ради меня, будь счастливой ради меня, а я помогу тебе. Я вижу, что у тебя не получается, и я тебе помогу.

Ты обязательно будешь счастливой, мамочка. Та любовь, которую ты хотела отдать живому мне, может быть, и моим детям, сейчас лежит мёртвым грузом, ненужная никому. Ты хочешь похоронить её вместе со мной и собой, но таким образом ты уничтожишь эту любовь.

Лучше отдать её тому, кто нуждается в твоей любви. Я помогу найти тебя этого человека». «Какого человека? Мне не нужен никто, кроме тебя!» Воскликнула Людмила и проснулась.

Лицо её было мокрым от слёз. Сон был настолько реален, что она не сомневалась, что разговаривала с сыном, и она прекрасно помнила этот разговор. Всё равно женщина не могла понять, как же сын теперь поможет ей.

И какого человека она может полюбить, если не так же, как Диму, но просто полюбить? Не могла она этого даже представить. Она опять ходила по квартире, ища приметы присутствия сына. Если они так разговаривали, может, он был здесь на самом деле? А может, я на самом деле схожу с ума? Это было бы неудивительно.

Пять лет такой жизни никого не оставил бы нормальным человеком. Начиналось утро. Серое, ненастное, холодное утро поздней осени.

В окно Людмила видела людей, спешащих на свои работы. Ей никуда не надо было ехать, и эти спешащие могли бы позавидовать тому, что она остаётся в тёплом доме. А она завидовала тем, кому надо куда-то ехать.

Решила не сидеть дома, съездить на кладбище, там поговорить с сыном ещё раз. Когда вышла, то заметила, что идёт мелкий холодный дождик, а она, как всегда, забыла дома зонт. Но возвращаться не хотелось, и в надежде на то, что дождь скоро кончится, Людмила натянула на голову шарф.

Подойдя к могиле, она вздохнула, положила руку на холодный, мокрый металл ограды. Найдёт ли Дима, что сказать ей сегодня? Она ничего не слышала, но внезапно показалось, что на её руку легла рука сына. Это не напугало, а вызвало лёгкую улыбку.

«Я отпускаю тебя, Дима. Я очень хочу, чтобы тебе было хорошо там, где ты сейчас. Ради тебя я готова на всё».

Дождь усиливался. Небо становилось всё темнее. Казалось, что наступает ночь, хотя ещё и полудня не было.

А на душе у Людмилы было светло. Она выполнила просьбу сына, и она больше не будет цепляться за него, будет жить своей жизнью. По крайней мере, будет учиться делать это, ведь она так давно не жила в реальном времени.

Посмотрела на фотографию сына на памятнике, ответила улыбкой на его улыбку. «Ты ведь всегда будешь со мной. Ты обещал».

Тихо сказала. «И ты поможешь мне, правда, Дима?» Я пошла домой. Пошла жить, милый мой.

Спасибо тебе, что указал верную дорогу. Женщина пошла к выходу. Идя по дорожке мимо памятников, она невольно разглядывала фотографии, смотрела на даты жизни.

Конечно, встречались и старики, умершие в свой срок. Но сколько было и молодых, которым еще жить и жить. А сколько родителей остались одинокими и страдают так же, как и она, Людмила.

Как все это ужасно. Она смотрела на прекрасные и молодые лица, и сердце сжималось от боли за ушедших, от сочувствия к оставшимся. Как-то родители переживают это горе, так же, как она.

В чем они находят успокоение? Народу на кладбище в это время не было. Рабочий день, ненастье, не лучшее время для посещения кладбищ. Одинокую фигурку в одной из оград она сперва издалека приняла за оставленный кем-то мешок с мусором.

Наверное, убирали могилу к зиме, да и оставили. Но, подойдя поближе, она с удивлением поняла, что это человек. Маленький мальчик присел на корточке перед каким-то памятником, привалившись спиной к ограде и сидит, не шевелясь.

Это было странно и даже страшно. — Что ты здесь делаешь? — окликнула его Людмила, подойдя. — Ничего.

— слегка сиплым голосом ответил мальчик. — Нельзя так сидеть, ты же простынешь. Зачем ты сюда пришел? У тебя здесь кто-то похоронен? Сердце ее сжималось при виде одинокого ребенка все больше.

— Мама и папа, они погибли в аварии! — сказал малыш. — Вот где горе! Ведь ребенку не больше семи лет, может, и меньше. И он сидит здесь, один, на могиле своих родителей.

Ей ли взрослой самостоятельной женщине сетовать на судьбу? — У меня здесь сын похоронен. Он утонул в шестнадцать лет. — Зачем ты сказала, женщина? — Шестнадцать — это много.

Мне еще только семь. — сказал мальчик. — Это тоже немало для того, чтобы знать, что на холодной земле сидеть нельзя.

Можно простудиться. Вставай, не сиди. — Какая разница? Я все равно никому не нужен больше.

— Как это не нужен? Милый мой, так нельзя говорить. Ведь у тебя же есть какие-то родственники. Ты ушел из дома? — Нет у меня никаких родственников.

А ушел я из детского дома, потому что там плохо. Я не хочу туда идти. Там большие мальчики над маленькими издеваются.

Они заставляют курить и воровать. А я не хочу этого делать. Я не хочу в детский дом.

Лучше я умру, и пускай меня здесь же закопают. — Ты с ума сошел. — В ужасе, — сказала Людмила, не подумав о том, что и у самой были подобные мысли не так давно.

Но у нее это может быть как-то объяснимо. А у семилетнего ребенка… — Давай-ка вставай, пойдем отсюда. Мальчик послушно встал.

И Людмила увидела, что лицо его залито не только дождем, но и слезами. Она обняла ребенка за плечи. — Ты молодец, что не слушаешь тех, кто плохо мучит.

Такие дела до добра не доводят. Не плачь. Ты должен быть счастливым ради своих родителей.

Они увидят, что тебе хорошо, и тоже будут счастливыми. — Там, на небе? — спросил ребенок, доверчиво заглядывая ей в лицо большими глазами. — Да, там.

И они будут тебе помогать. Вот увидишь. А пока давай-ка познакомимся.

Меня зовут Людмила Сергеевна. Ты можешь называть меня просто тетей Людой. А ты кто? — А я Ваня.

— Ну вот и познакомились. Пошли-ка в кафе. Здесь есть недалеко хорошее.

Там мы согреемся немного, выпьем горячего чаю, а потом видно будет. Давай руку. Мальчик доверчиво вложил холодную руку в ее, не менее замерзшую, и эти две ледяные, мокрые ладони начали согреваться друг от друга.

Зашли в пустое кафе. Людмила заказала чай, пирожные. Ваня начал греть руки о свою чашку.

— А что значит «потом видно будет»? — спросил он. — Если опять в детский дом, то я не хочу. Я лучше обратно туда пойду, на кладбище.

— Подожди, малыш. Какое кладбище? Зачем оно тебе? Ты все-таки хочешь доставлять огорчение своим родителям? — Не хочу. Но если они могут помочь, но не помогают, то что мне остается? — Так не все сразу, Ванечка.

Что же ты пирожное не ешь? Ты вообще голоден? — удивилась Людмила. — Нет, есть я не хочу. Я сразу после завтрака убежал.

Там вообще кормят хорошо. Я все съел на всякий случай, потому что не знал, когда еще удастся поесть. И сейчас я даже пирожное не очень хочу.

Но я съем. — Вот видишь, значит что-то хорошее в вашем детском доме есть. Кормят хорошо.

И тебе придется туда пойти. Никуда не денешься. Я тебя провожу.

— Понимаешь, я бы тебя с удовольствием к себе домой взяла. Я сейчас одна живу, но так поступать нельзя. Ведь ты же не мой мальчик.

Меня просто обвинят в похищении. — Да ну! — не поверил Ваня. — Кому я там нужен? Они не заметят, что меня нет.

— Напрасно ты так думаешь. Наверняка уже в полицию заявление написали. — Вполне могут тебя здесь со мной увидеть.

И у меня будут неприятности. — Нет, давай я тебя провожу в детский дом, скажу воспитательнице, чтобы тебя не обижали. И буду приходить часто, как только смогу.

А потом договорюсь, может быть, удастся брать тебя в гости к себе. И если тебе у меня понравится, может быть, мне разрешат тебя усыновить. — Правда, что ли? Мальчик не мог поверить в это.

— Говорят, что таких больших, как я, уже не усыновляют. Берут вообще маленьких. Другие, может, и не усыновляют…