…Прийшовши на кладовище до давно загинувшого сина, невтішна жінка побачила біля могили маленького хлопчика, який щось нашіптував і плакав

Но все отношения между ними закончились несколько лет назад. Ту историю вспоминать не хотелось. Она пережила крах своей личной жизни и предпочла всё забыть.

Разговоры о разводе велись. Но сперва мужу это было по какой-то причине невыгодно. А когда, кажется, за год до трагедии опять заговорил об этом, уже Людмила попросила.

«Что, так срочно приспичило? Давай дадим сыну школу спокойно закончить». «Ничего мне не приспичило. Просто сколько это тянуть можно? Сын ведь не глупый, всё прекрасно понимает.

Впрочем, я ничего против не имею». Сын, конечно, понимал, что между родителями что-то не так. Но жили они мирно, сохраняя дружеские, добрососедские отношения.

Квартира была двухкомнатной, лишней площади для раздельного житья не было. Появилась лишь ширма, которой уже фактически бывший муж и жена ночью перегораживали комнату, а днём прятали за шкаф. Иллюзия нормальной, полной семьи оставалась, и этого, считали оба, хватало.

Может, и Дима так считал. Отец живёт дома, просто много работает, иногда и по ночам. Что тут такого? Не ночевал он дома и в ту страшную ночь начала второй недели похода.

Людмила разговаривала с сыном по телефону вечером. Всё было хорошо. Весёлый голос Димы успокоил её, но лишь на время, как обычно.

Ложась спать, она всё же подумала о том, каково-то её мальчику спать в палатке, в лесу. Даже если никакой опасности и нет, но всё же холодно, сыро, комары, мало ли что. Да, если я хочу волноваться, меня уже ничто не остановит.

С насмешкой подумала женщина, желая успокоить себя этой мыслью. Не получилось. Но спать всё же хотелось, и она уснула.

А под утро проснулась как от толчка, села в постели, испуганно крикнув. «Дима!» Очнулась, посидела, усмиряя сердцебиение и не понимая, что же случилось. Что со мной? Приснилось что-то? Не помню.

Или так выглядит паническая атака, но с чего бы это ночью? «Дима! Боже! Вдруг что-то с сыном? Он ведь где-то там, далеко?» Вновь накатила паника. Встала, включила свет, прошлась по квартире. Заглянула в комнату сына.

«Всё в порядке, всё как всегда. В чём же дело?» О том, чтобы лечь и ещё поспать, мысли не было. Она не могла даже сидеть, просто ходила по квартире, словно пыталась сбежать от какой-то беды.

Не выдержала, взяла телефон, удивившись дрожи своих рук. Хотела позвонить сыну, но ведь ночь, он спит и не один в палатке. Ну и ладно, всё равно позвоню.

Пусть ворчит, пусть говорит, что хочет, но я больше не могу. Я не дождусь утра. Набрала номер.

Долго слушала гудки вызова. До тех пор, пока механический голос не сказал, что абонент не отвечает. «Сама слышу, что не отвечает.

И что теперь делать?» Спросила вслух. Опять пыталась успокоить себя. Спят все ещё, устали, набегались, свежий воздух, крепкие нервы.

Это же молодёжь, не такие, как я, чтобы вскакивать среди ночи. Успокойся, позвонишь через час, выслушаешь всё, что причитается за эту панику. Металась по квартире час.

Увидела, что уже взошло солнце, запели птицы. «Наверное, уже можно позвонить?» «Конечно, можно. Но страшно.

А вдруг опять не ответит?» Всё же взяла телефон, набрала номер, умаляя про себя. «Димочка, пожалуйста, только ответь, скажи, что всё хорошо, и больше я ни разу не позвоню до самого твоего приезда». Не ответил.

Наступившее утро было кошмаром. Не отвечал сын, не отвечал никто из его друзей. Телефон инструктора Бориса Фёдоровича тоже молчал.

Это было уже ни на что не похоже. Но даже эти кошмарные часы неизвестности вспоминались потом как счастье. Тогда ещё была надежда.

А ближе к обеду наступила определённость. Людмила узнала, что её сына больше нет. Он утонул на рассвете.

Начался кошмар. Людмила не помнила толком, что было после звонка инструктора, сообщившего о случившемся. Она то кричала, отказываясь верить в случившееся, то вдруг замирала, застывала, словно сама умирала.

Кажется, к тому времени уже вернулся муж. Он и вызвал скорую помощь. Ей делали какие-то уколы.

Наверное, дни сменялись ночами. Может, и солнце иногда светило. Всё это уже не имело значения.

Людмила видела рыдающего мужа. Слышала его крик. «Это ты его надоумила заниматься туризмом! Зачем ты отдала его в этот клуб? Зачем отпустила в поход?» У отца было спасение.

Плакать и винить кого-то в смерти сына. Он грозился засудить всех. Доказать, что Дима погиб по чьей-то вине или безответственности.

«Все живы, а его нет. Почему? Кто виноват?» — рыдал он. Людмиле всё это было недоступно.

Она не могла плакать. Она знала, что виновата она, мать. Знала, что все живы, а Димы нет.

А значит, ничего нет. Виновных пытались найти, но их, кажется, не было. «В тот день всё было как всегда!» — отвечали следователю перепуганные подростки.

Впервые столкнувшиеся со смертью. Нет, Диму никто не обижал. Нет, мы не ссорились.

Никто не собирался купаться на рассвете. Все спали. Дима тоже лёг, как и все мы.

Он не говорил, что хочет купаться. На рассвете показалось, что кто-то зовёт на помощь. Но подумали, что кажется, и заснули опять.

Никто не виноват. Дима утонул, потому что сам полез в воду. Вот и всё.

Людмиле было всё равно. Она готовилась к похоронам сына. Жила как на автопилоте.

Надо было вдыхать и выдыхать воздух, переставлять ноги, что-то есть и пить. Не думать о том, зачем это, не смотреть на закрытую дверь комнаты сына. Просто существовать.

Потому что жизнь продолжается, хотя её больше нет. Говорят, что горе сближает людей. Может и так.

Но, видимо, не всякое горе и не всех людей. У них с мужем случилось общее горе, страшнее которого не бывает. Они потеряли собственного сына.

Может, дело в том, что друг друга они потеряли ещё раньше. Но после случившегося муж и жена начали сторониться друг друга. Они не плакали на плечах друг у друга, не держались за руки.

Они, даже оставшись вдвоём в квартире, избегали смотреть друг на друга. Это делало переживания ещё более невыносимыми. Может, поэтому через некоторое время после похорон, может, на девятый день, может, позже.

Кто считал эти дни? Людмила увидела, что муж собирает вещи. «Прости, Люда, но так будет лучше. Может, я не должен уходить сейчас.

Но теперь наше сожительство потеряло всякий смысл. Не волнуйся, на квартиру я не претендую. На развод подам сам.

Если что нужно, ты звони». «Да, хорошо», — равнодушно ответила она. Сердце, опалённое главной бедой жизни, никак не отозвалось на эти слова.

Оно не восприняло этой незначительной потери. Всё потеряло всякий смысл. Сказала она, когда дверь за уже бывшим мужем закрылась.

В квартире стало совсем пусто и холодно, как «пусть мне будет так же, как тебе, сыночек мой». Думала она. Я тоже умерла…