«Поздравляю, сынок! Твоя жена села на 10 лет, теперь квартира наша!» …
«Наташа, она ничего не значит для меня. Просто подвернулась, когда было совсем тошно. Мама её привела, сказала, что девочке нужна работа, а потом… потом как-то так вышло…».
«Ты всегда был тряпкой», — устало сказала Ольга. «Делал то, что тебе говорили. Сначала отец, потом мать.
Тебе 40 лет, Лёша, а ты до сих пор не научился принимать собственные решения». «Это несправедливо». Он повысил голос, несколько посетителей кафе обернулись.
«Я пытался тебе помочь. Нанимал адвокатов, детектива». «О которых я ничего не знала», — парировала Ольга. «Какой толк от твоей помощи, если я о ней даже не подозревала?» Алексей опустил голову.
«Ты права. Я должен был быть рядом. Должен был бороться за тебя открыто.
Я струсил, и за это расплачиваюсь одиночеством и пустотой внутри». «У тебя есть Наташа». «Я выгнал её вчера», — тихо сказал Алексей.
«Сразу после звонка матери. Собрал её вещи и выставил за дверь». Ольга удивлённо подняла брови.
«Вот так просто?» «Она никогда не была мне нужна», — он пожал плечами. «Просто удобно. Готовила, убирала, не задавала вопросов.
Как только я понял, что ты невиновна, что ты вернулась, она стала лишней». В его словах сквозил такой цинизм, что Ольгу передёрнуло. Неужели она когда-то любила этого человека? Неужели мечтала провести с ним всю жизнь? «Квартира», — вдруг сказала она.
«Я хочу знать, что с моей долей в квартире». Алексей оживился, явно обрадованный сменой темы. «Всё в порядке.
Ты до сих пор прописана там и имеешь полное право жить. Я… я освободил твою комнату. Всё, как было раньше.
Твои книги, твои вещи». «Мои вещи?» Ольга скептически посмотрела на него. «Но Наташа сказала, что от меня осталось только две куртки и свитер.
Всё остальное выбросили». «Она солгала», — Алексей покачал головой. «Я сложил все твои вещи в большие коробки и хранил их на антресолях.
Ничего не выбрасывал, клянусь». Ольга задумалась. Жить в одной квартире с Алексеем она не собиралась.
Но и съезжать с законной жилплощади тоже не хотела. Особенно теперь, когда правда о её невиновности вышла наружу. «Вот что», — сказала она после паузы.
«Я вернусь в квартиру, но жить мы будем раздельно, фактически соседями, пока не решим вопрос с разделом имущества». «Но мы могли бы попробовать снова?» — начал Алексей. «Нет», — отрезала Ольга.
«Никаких «снова». Всё кончено, Лёша. Ты предал меня в самый трудный момент, и я никогда этого не забуду и не прощу».
Он сник, сутулился ещё больше. «Я понимаю, но всё равно надеюсь, что со временем ты сможешь…» «Нет», — перебила Ольга. «Не смогу.
И даже не проси». Они допили кофе в тягостном молчании. Алексей несколько раз пытался возобновить разговор, но Ольга отвечала односложно.
Наконец он не выдержал. «Когда ты планируешь вернуться?» «В квартиру, я имею в виду». «Завтра», — решительно сказала Ольга.
«Заеду днём, посмотрю, что там и как. А ты постарайся не попадаться мне на глаза первое время». Алексей молча кивнул, глядя в свою пустую чашку.
«Я должен сказать тебе ещё кое-что», — произнёс он после паузы. «О маме». «Она оставила признание не только в той записке, которую нашла полиция.
Она написала полное признание, с деталями и доказательствами, и отправила его в прокуратуру, заказным письмом, утром до… до того, как умерла». Ольга замерла. «Ты уверен?» «Да».
Алексей достал из кармана помятый листок. «Вот квитанция. Я нашёл её в сумочке матери, когда разбирал вещи.
А потом позвонил в прокуратуру, и мне подтвердили получение письма». «Что в нём?» Ольга подалась вперёд. «А не сказали?» «Нет, но…» «Я думаю, полное признание.
Мама была… странной в последнее время. Часто говорила о грехах, об искуплении. Возможно, совесть всё-таки мучила её все эти годы».
Ольга скептически хмыкнула. Вряд ли Тамара Ивановна страдала от угрызений совести. Скорее, её толкнул на признание страх.
Страх перед разоблачением, перед публичным позором. «В любом случае», — продолжил Алексей, — «твоё дело будет пересмотрено. Адвокат сказал, что с таким признанием тебя полностью реабилитируют и, возможно, даже выплатят компенсацию за незаконное заключение»…
