После смерти тёти я получила в наследство старую швейную машинку Singer, а моя сестра 4-комнатную квартиру в центре Киева…

После смерти тёти я получила в наследство старую швейную машинку «Сингер», а моя сестра — четырехкомнатную квартиру в центре Киева. Когда муж узнал об этом, назвал меня «бесполезной», которую даже родная тётя кинула, и выгнал меня на улицу. Тогда я решила отнести машинку в ремонт, но мастер, увидев её, побледнел и прошептал «Вы знаете, что это такое».

От его слов у меня подкосились ноги. Я никогда не думала, что горе может иметь такой металлический привкус во рту. Стояла у свежей могилы тёти Марии, держала в руках жёлтые хризантемы, а думала только об одном — как же я буду без неё жить? Тётя была мне ближе родной матери, которая умерла, когда мне было двенадцать.

Именно к тёте Марии я бегала со всеми своими проблемами. Именно она научила меня шить, готовить борщ по бабушкиному рецепту и не бояться трудностей. «Ольга, пойдём уже», — подтолкнула меня под локоть сестра Анна.

Люди ждут. Я оглянулась. Действительно, небольшая группа родственников и соседей тёти уже направлялась к выходу с Байкового кладбища.

Октябрьский киевский день был серым и промозглым. Моросил мелкий дождь, и все торопились поскорее укрыться в тепле. «Да, конечно», — кивнула я в последний раз, взглянув на памятник.

Фотография тёти Марии смотрела на меня с лёгкой улыбкой. Той самой, которой она всегда встречала меня в своей квартире на Крещатике. Поминки прошли тихо.

Тётины соседи рассказывали, какой она была замечательной. Всегда помогала, никого не обижала, до последнего дня занималась рукоделием. Тётя Надежда из соседней квартиры даже всплакнула.

Такая мастерица была, всё умела делать своими руками. Вот её швейная машинка старинная, на ней такие вещи красивые шила. Анна поморщилась.

Она не любила разговоры о рукоделии. Считала это пережитком прошлого. Моя сестра всегда была другой, яркой, амбициозной, стремилась к большим деньгам и красивой жизни.

Работала риэлтором, торговала элитной недвижимостью, носила дорогие костюмы и презрительно морщилась, когда видела мою простую одежду. Тётя Мария очень любила Ольгу, вдруг сказала тётя Надежда, глядя на меня. Всегда спрашивала, как дела, как муж, говорила, что ты добрая девочка, не то, что некоторые.

Анна напряглась, но промолчала. Она знала, что тётя Мария её недолюбливала, хотя причину я толком не понимала. Может быть, дело было в том, что Анна приезжала к тёте редко, только по большим праздникам, и то с каменным лицом, словно одолжение делала.

После поминок мы разошлись. Алексей, мой муж, всю дорогу домой молчал, только изредка поглядывал на меня в зеркало заднего вида. У него был недовольный вид.

Поминки отняли у него целый день. «Завтра к нотариусу идём», – коротко бросил он, – «когда мы подъехали к нашему дому на окраине Киева. Посмотрим, что там тётка оставила».

Я кивнула, хотя в душе меня что-то кольнуло. Алексей говорил о тёте Марии с каким-то пренебрежением, словно она была обузой. А ведь тётя всегда хорошо к нему относилась, даже когда я жаловалась ей на его вспышки гнева.

Утром мы встретились с Анной у нотариальной конторы на улице Грушевского. Елена Сергеевна, пожилая женщина в строгом костюме, встретила нас с сочувствующим видом. «Примите мои соболезнования», – сказала она, усаживая нас за длинный стол.

Мария Григорьевна была замечательным человеком, составляла завещание очень тщательно, несколько раз приезжала, всё уточняла. Я почувствовала, как сердце забилось быстрее. Значит, тётя действительно о нас думала, когда составляла завещание.

Итак, нотариус открыла толстую папку. Согласно завещанию Марии Григорьевны Ковальчук, составленному 15 мая 2023 года, Елена Сергеевна зачитывала документ своим монотонным голосом, а я старалась вникнуть в каждое слово. Сначала шёл длинный перечень всего имущества тёти.

Четырёхкомнатная квартира в центре города, дача в посёлке Конча-Заспа, банковский вклад, мебель, украшения. Анне Алексеевне Сидоровой завещаю четырёхкомнатную квартиру по адресу Крещатик, дом 32, квартира 8, со всем находящимся в ней имуществом, кроме… Я почувствовала, как Анна выпрямилась в кресле. Её глаза загорелись.

Квартира тёти стоила больше пяти миллионов рублей. Она находилась в самом центре города, с видом на площадь. Кроме швейной машинки, зингер и содержимого письменного стола, который завещаю Ольге Алексеевне Петровой, я ахнула.

Что? Только швейную машинку? Ту самую старую машинку, на которой тётя шила до последних дней. «Банковский вклад в размере 800 тысяч рублей завещаю Анне Алексеевне Сидоровой», — продолжала нотариус. «Дачу в посёлке Конча-Заспа с земельным участком также Анне Алексеевне Сидоровой».

В голове у меня всё перемешалось. Анна получала всё — квартиру за пять миллионов, дачу, вклад. А мне досталась только старая швейная машинка.

«Это всё?» — хрипло спросила я. Да, это всё, что касается основного имущества. Кивнула нотариус. «Есть ещё небольшое дополнение».

Она перевернула страницу и зачитала. «Ольге хочу сказать особо. Не всё то золото, что блестит, и не всё олово, что тускло.

Береги то, что получишь, и помни мои слова, твоя тётя Мария». Я сидела как громом поражённая, не понимала ничего. Почему тётя так со мной поступила? Мы же были близки, я к ней каждые выходные ездила.

Помогала по хозяйству, слушала её рассказы. Анна едва сдерживала торжество. Она старалась делать скорбное лицо, но в глазах плясали огоньки радости.

«Ольга, не расстраивайся так-то!» — фальшиво утешала она меня. «Машинка красивая, старинная, может, она дорогая». Алексей молчал, но я видела, как у него дёргается жилка на скуле.

Это было плохим знаком. Мы оформили все документы. Анна получила ключи от квартиры и дачи, справки о вкладе.

Мне нотариус протянула только ключик от швейной машинки. «Машинка находится в квартире. Можете забрать в любое время», — сказала Елена Сергеевна.

На улице начал накрапывать дождь, Анна спешила к своей новой собственности, а мы с Алексеем молча шли к машине. Я чувствовала, что буря вот-вот разразится. И она разразилась, как только мы переступили порог нашей двухкомнатной квартиры на окраине города.

«Ну и дура же ты», — взорвался Алексей, даже не давая мне раздеться. «Даже родная тётка поняла, кто из вас что стоит. Пять миллионов твоей сестре, а тебе рухлядь какая-то».

«Алексей, не кричи, пожалуйста», — попросила я. «Я сама не понимаю». «Не понимаешь», — он схватился за голову. «Вот именно что не понимаешь».

Я думал, хоть от тёти твоей что-то получим, а она тебе старый хлам оставила. Я попыталась возразить. «Может быть, машинка действительно ценная, антикварная?» Алексей рассмеялся злобно.

«Антикварная? Слушай, какие там антикварные машинки? Советский металлолом больше ничего, а твоя сестричка получила квартиру в центре. Знаешь, насколько она стоит?» «Знаю», — тихо ответила я. «Знаешь, да не понимаешь». Он подошёл совсем близко, и я увидела в его глазах такую злость, что стало страшно.

«Понимаешь то, что это значит? Что даже родная тётя считала тебя никчёмной, бесполезной, которой можно швейную машинку подарить, как собачке косточку. Слёзы подступили к горлу, но я сдерживалась. Алексей в таком состоянии был непредсказуем.

«Восемь лет я на тебе женат», — продолжал он, расхаживая по комнате. «Восемь лет терплю твой занудный характер, твоё нытьё, твою бедность. Думал, хотя от тёти что-то перепадёт, а она тебе машинку оставила.

Машинку». «Алексей, успокойся», — попыталась я остановить его, «мы что-нибудь придумаем». «Что придумаем?» Он остановился и уставился на меня.

«Я уже придумал. Знаешь что? Хватит. Хватит мне с тобой мучиться».

Сердце у меня сжалось. «Что ты хочешь сказать? А то и хочу сказать, что надоело мне жить с неудачницей». Он пошёл к шкафу и начал доставать мои вещи.

«Собирайся и убирайся, и машинку свою драгоценную забирай». «Алексей, ты не можешь, это же моя квартира тоже». «Твоя?» Он расхохотался….