* Папа не умер, он под полом, — сказала маленькая девочка, и полиция начала копать…
В одном углу стояла полка с книжками-картинками, в другом — кукольный домик. Анне предложили сесть на маленький стульчик напротив доктора Людмилы Бенюк, женщины лет сорока с светло-каштановыми волосами и спокойными глазами. «Тебя зовут Анна, верно?» — спросила Людмила мягким как ветерок голосом.
Анна кивнула. «Ты любишь рисовать?» Анна снова кивнула, достала из кармана маленький карандаш и лист бумаги, сложенный вчетверо. Она развернула его и положила на стол.
На рисунке была комната, кухня, а под плиточным полом лежала фигура. Плитка была заштрихована серым, человек изображен лицом вниз, без глаз и носа, просто темный, теневой силуэт. Людмила наклонилась ближе.
«Кто это, Анна?» «Это папа», — ответила девочка. Людмила закрыла глаза на мгновение. «Что делает папа?» «Папа под полом, там, где новая плитка».
«Ему очень холодно». Людмила мягко наклонила голову. «Кто тебе это сказал?» «Я слышала», — сказала Анна.
«Папа звал меня». Я видела сон, что он дрожит и говорит, «Анна, мне так холодно». Снаружи Екатерина сидела рядом с Сергеем, который пришел проверить, как идет процесс.
Она почти ничего не говорит, — вздохнула Екатерина. «Но моя внучка, она знает». «Больше, чем мы могли представить», — сказал Сергей, задумчиво глядя вдаль.
«Я как-то спросил Анну, где твой папа». И она ответила без колебаний, с такой жесткой правдой. Екатерина повернулась к нему, голос дрожал.
«Четырехлетний ребенок не должен жить с такой правдой, шеф». Сергей кивнул. «Знаю».
В комнате терапии Людмила продолжала мягко. Кто положил папу под пол? «Мама», — ответила Анна, с таким тоном, словно рассказывала сказку. Что мама сделала с папой? Мама сказала ему «тихо».
Потом она подняла сковородку. Она сильно его ударила. Папа перестал двигаться.
Людмила быстро сделала пометки. «Тебе было страшно?» Анна опустила глаза, мне нельзя было бояться. Мама сказала, что если я кому-то расскажу, вся семья развалится.
А потом она заплакала, я испугалась ее слез. Людмила отложила ручку и глубоко вздохнула. Это был очевидный случай посттравматического стрессового расстройства.
Девочка не просто стала свидетелем смерти, ее заставили молчать. Тяжесть, совершенно не посильная для четырехлетнего ребенка. В тот вечер, вернувшись из сеанса терапии, Анна была у Екатерины дома.
Она почти ничего не ела на ужин. А просто сидела и тихо рисовала. Екатерина осторожно подошла, чтобы посмотреть.
На рисунке был мужчина, стоящий рядом с маленькой девочкой, держащей воздушный шарик. «Кто это, милая?» «Это папа», — ответила Анна. Ему больше не холодно.
У него есть шарик. Екатерина онемела. Она крепко обняла внучку.
Но той ночью, когда Анна спала, она плакала во сне, выкрикивая, «Не уходи, папа! Не дай маме закрыть дверь!» Екатерина держала ее всю ночь, не в силах сомкнуть глаз ни на минуту. На следующее утро доктор Людмила прибыла в полицейский участок по просьбе Ирины Мартыновой, чтобы предоставить психологическое заключение. «Я не могу привести ребенка как официального свидетеля», — начала Людмила.
Но показания Анны невероятно последовательны и соответствуют фактам, установленным в ходе расследования. Она точно описала временную шкалу, местоположение тела и действия Марии Сидоренко. Ирина спросила, она боится свою мать? «Необычный страх», — ответила Людмила.
«Это страх потерять любовь, страх предать свою мать». Дети часто продолжают верить, что мать их любит, несмотря ни на что. Сергей поинтересовался, мы можем использовать ее рисунки как форму эмоционального доказательства в суде.
Людмила задумалась, с юридической точки зрения — нет. Но эмоционально и социально — да. Если суд согласится, я могу выступить как эксперт, чтобы объяснить психологическое воздействие этого события на ребенка.
Ирина кивнула, я подам ходатайство о включении рисунков в материалы дела. Тем же днем журналист по имени Скотт Винницкий, известный своими расследованиями, подошел к Сергею с предложением «Шеф Коваленко, я слышал о деле Марии Сидоренко. Хочу написать большой материал.
Я не назову имя ребенка. Хочу, чтобы общественность поняла, некоторые дети втягиваются в преступления, а никто этого не замечает». Сергей подумал, пока ты не причинишь Анне еще больше вреда, можешь получить доступ к неконфиденциальной информации.
Скотт кивнул, я бы хотел заглавить статью «Папа под кухонным полом». Правда глазами ребенка. Сергей долго смотрел на него, затем тихо сказал, пиши сердцем, а не только ручкой.
В следственном изоляторе Мария получила психологический отчет о своей дочери, доставленной ее адвокатом Виктором Андерсоном. Девочка проходит длительную терапию. Она все еще называет тебя мамой.
Но ее сны полны кошмаров. Она говорит, что ты ударила ее отца сковородкой. И что ты приказала ей молчать.
Руки Марии задрожали. «Она помнит?» – прошептала она. Виктор был прям, она не просто помнит.
Она рисует это. Каждую плитку. Каждое слово, что ты сказала.
Что ты оставила своей дочери, Мария? Кроме детства, замурованного в бетон? Мария закусила губу до крови, но не ответила. Поздно ночью Сергей сидел один в своем кабинете. На его столе лежала стопка рисунков Анны.
Все кухня, мешки из мешковины, лежащие фигуры или тени. Он осторожно коснулся одного листа. На нем были изображены два человека.
Маленькая девочка, плачущая, и взрослый, обмякший рядом с ней. В углу страницы Анна написала дрожащими буквами «Я скучаю по папе». Сергей вздохнул и записал в свой следственный журнал.
Боль несут не только взрослые, иногда самые маленькие выносят самые тяжелые истины. И именно они, больше всех, первыми называют зло самым честным голосом. Папа под полом кухни…
