Он спас полуживого волка изо льда… Но не знал, какой долг придётся отдать
Передние лапы, намертво вцепившиеся в край полыньи, сковало судорогой.
Задние давно скрылись под водой. Серая шерсть на загривке покрылась инеем, превратившись в панцирь. Он больше не боролся.
Просто ждал. Зверь не услышал треска снега под тяжелыми шагами. Не почувствовал запаха человека.
Не дрогнул, когда чья-то рука коснулась его загривка. «Живой еще, бродяга?» — прохрипел незнакомый голос. Волк не ответил.
Сил не осталось. Прежде чем начнем, напишите, из какого вы города, подписывайтесь, ставьте лайк и смотрите до конца, мы начинаем. Григорий Коваленко шел по замерзшей реке, мысленно проклиная себя за решение срезать путь.
Жители Ведмежьего яра, десятилетиями, ходили зимой напрямик через Холодную, но лед в этом году встал поздно. Под ногами что-то угрожающе потрескивало, и каждый шаг отдавался глухим эхом. Еще километр, — подбадривал себя охотник.
— Там уже крепче будет. Боковым зрением он заметил темное пятно впереди. Полынья.
А в ней, что-то большое. Позже, сидя у раскаленной печи в своем доме на краю леса, Григорий много раз задавал себе вопрос, почему побежал? Почему кинулся спасать, даже не разглядев, кто там? Мог ведь провалиться сам. Мог погибнуть, оставив Лешку сиротой.
Но в тот момент он не думал. Просто бежал. Приблизившись, Коваленко замер.
На него смотрела матерая волчья морда, вернее, не смотрела. Глаза хищника были закрыты. Тело наполовину ушло под воду, только передние лапы еще цеплялись за край льда.
— И что мне с тобой делать? — тихо спросил Григорий. Охотничья логика говорила, уходи. — Это волк, твой враг.
Сколько овец в селе задрал? Сколько собак загрыз? Пусть тонет. Но было в этом что-то неправильное. Что-то против самой природы.
Коваленко осторожно опустился на колени, удерживая равновесие на тонком льду. Ножом стал аккуратно скалывать ледяную корку вокруг мощного серого тела. Лед успел крепко примерзнуть к шерсти.
Григорий молча работал, вспоминая слова деда. Лесник, сынок, всегда берет ровно столько, сколько нужно для жизни. Не больше.
И жизнь другую уважает, даже если она волчья. Когда последняя льдинка была отколота, Григорий крепко ухватил зверя под передние лапы и потянул. Тяжело.
Килограммов 80, не меньше. Но охотник справился, вытащил тушу на относительно крепкий лед. Волк не дышал.
Или почти не дышал. Коваленко достал из кармана маленький фонарик, разжал веки волка и посветил в глаз. Зрачок сузился.
Жив, бродяга, выдохнул Григорий. А теперь что? Бросить тебя тут? Волк не ответил. И Коваленко принял решение, которое изменило всю его жизнь.
Он взвалил огромное мокрое тело на плечи и медленно двинулся к берегу. Сдурел, бормотал он себе под нос. Точно сдурел.
Волка на себе тащу. А если очнется? А если загрызет? Ноша была тяжелой. С каждым шагом ноги словно наливались свинцом.
Вода с волчьей шкуры стекала за шиворот, мгновенно превращаясь в ледяные струйки на спине. Три километра до хутора Ведмежий яр показались вечностью. Когда старый деревянный дом показался среди заснеженных сосен, Григорий уже не чувствовал ни рук, ни ног.
Три его охотничьи лайки — Зоря, Метель и Буран — почуяли чужака издалека. Их лай огласил весь лес. «Тихо! — прохрипел Коваленко, закрывая калитку ногой.
— Свои!» Собаки послушно умолкли, но напряженно принюхивались к щетине загривка. Григорий толкнул дверь и внес свою находку прямо в дом. Серый еще не знал, что получил имя.
Он плавал в мутном тумане между жизнью и смертью. Иногда сквозь этот туман пробивался запах человека, ощущение теплой воды на лапах, звуки незнакомой речи. Когда он наконец открыл глаза, первое, что увидел — лицо человека.
Оно было близко, непозволительно близко для дикого зверя. Волк попытался вскочить, но задние лапы не слушались. Он оскалился, пытаясь выглядеть грозно, но даже рычание не получалось, только тихий скулеж.
— Очухался? — спросил человек, отодвигаясь. — Ну и напугал ты меня, Серый. Волк не понимал слов, но интонация была спокойной.
Не было запаха страха или агрессии. Только настороженность и… — Любопытство? Вот тут тебе поесть. Человек пододвинул миску с чем-то мясным.
Запах ударил в ноздри, и желудок волка скрутило от голода. Он попытался подползти к миске, но тело не слушалось. Человек осторожно придвинул еду ближе.
— Ешь, не бойся. Потом со спиной твоей разберемся. Григорий Коваленко никогда не считал себя спасителем диких животных.
Его дед и отец были охотниками. И он стал охотником, как только научился держать ружье. Коваленко всегда жили по лесным законам.
Брали от леса ровно столько, сколько нужно для жизни. Бережно. С уважением.
Сидя у печи и наблюдая за спящим волком, Григорий вспоминал, как началась его одинокая жизнь в лесу. Это были лихие девяностые. Лесхоз, где он работал, закрылся.
Людей просто выбросили, как ненужный хлам. Жена Оксана сначала терпела его бесконечные поиски работы, потом долгие охотничьи вылазки, когда он пытался хоть как-то прокормить семью. А потом не выдержала.
«Мы не можем так жить, Гриша, — сказала она однажды вечером. — Леша растет. Ему в школу скоро.
А у нас что? Ни денег, ни перспектив. — Перебьемся, — возразил он тогда. — Не голодаем ведь.
Да как ты не понимаешь?» В голосе Оксаны звенели слезы. Мне не о куске хлеба речь. Мне страшно.
Страшно, что ты в лесу пропадешь. Что Лешка без отца останется. Он не нашел, что ответить.
А через месяц она подала на развод. Увезла пятилетнего Алексея в город, к своей матери. Григорий не винил ее.
Городская девочка, учительница. Откуда ей было знать, что такое лесная жизнь? Как ей было понять, что лес для Коваленко — не враг, а дом родной? Он оставил им квартиру в райцентре, а сам вернулся на хутор, в дедовский дом. Здесь, среди вековых деревьев, он наконец почувствовал себя на месте.
Здесь не нужно было притворяться, мучительно искать работу, стыдиться своей дикости, как называла это Оксана. Только вот Лешку он видел теперь редко. Летом, да, мальчишка с радостью приезжал на каникулы.
А зимой? «Не могу я его отпустить», — говорила бывшая жена. В декабре мороз под сорок. А если заболеет? А если с ним что случится в этой глуши? И Григорий соглашался.
Что возразишь, он и сам боялся за сына. В тот год Леше исполнилось 14. Он звонил отцу из города, рассказывал про школу, про друзей.
А однажды сказал. «Пап, я на зимние каникулы к тебе приеду». Мама разрешила.
«Она с дядей Сашей куда-то уезжает, и я все равно буду у бабушки». А от бабушки к тебе? Григорий слушал и не верил своим ушам. Наконец-то! Наконец-то они проведут настоящие зимние каникулы вместе.
Настоящую мужскую зиму. Но это будет потом. А сейчас перед ним лежал раненый волк, которого почему-то вдруг захотелось спасти.
Прошел месяц. Волк Серый постепенно привыкал к человеческому жилью. Уже не скалил зубы при виде Григория, спокойно принимал пищу из его рук.
Вот только задние лапы по-прежнему не слушались. «Похоже, ты у меня надолго», — сказал однажды Коваленко, присаживаясь рядом со зверем. «Надо бы тебя на веранду переселить.
Холодно, конечно, но там просторнее будет. Да и собаки мои спокойнее, не чуют тебя там так сильно». Он говорил с волком как с человеком.
Поначалу стеснялся этой привычки, но потом понял, никто же не узнает. А Серый, казалось, понимал. Смотрел своими желтыми глазами внимательно, склонив голову на бок.
В тот вечер в дверь постучали. Нечастые события для уединенного хутора Ведмежий яр. На пороге стоял участковый Сергей Петрович Литвин.
Немолодой, грузный, с вечно красным от мороза лицом. «Здорово, Коваленко», сказал он, протягивая руку. «Пустишь?» Григорий молча отошел, пропуская гостя.
«Чай будешь?» «Не откажусь». Они сидели за столом, пили крепкий чай с старыми сухарями. Ничего другого у Григория не водилось.
Он ждал, зачем пришел участковый. «Слышь, Коваленко, наконец начал Литвин, постукивая пальцами по столу. Тут слухи ходят, что ты волка подобрал».
Григорий напрягся. «Ну подобрал. Полудохлый он.
В полынье тонул. И что теперь? Держать его будешь? Как собаку? Пока выходить надо. Потом видно будет».
Участковый покачал головой. «Дикий зверь, Коваленко. Не игрушка.
Наворотит еще беды. Не наворотит. Он ходить-то не может.
Слушай сюда». Участковый наклонился ближе. «В Ясиновке трех овец задрали на прошлой неделе.
Говорят, волчья стая пришла. Может, твой оттуда?» «Может, и оттуда», — не стал спорить Григорий. «Только он тут при чем? Лежал в полынье, замерзал.
Я его вытащил. Что, убить надо было?» Литвин вздохнул. «Не в том дело.
Люди разное говорят. Бойко, егерь наш, на тебя зуб имеет. Говорит, ты на его участке браконьерствуешь».
«Я?» Григорий усмехнулся. «У меня все по закону. Лицензии оформлены.
Капканы где положено стоят». «Да знаю я», — махнул рукой участковый. «Но Бойко в районе связи имеет.
Слышь, Коваленко, он узнает про волка, беды не оберешься. Скажет, ты его для притравки держишь. Или еще что.
Сам знаешь, как у нас с волками, приказ на отстрел». Григорий задумался. «Что тут скажешь, прав участковый.
Волк в этих краях, животное вне закона. Награда за голову. Проблема для всех».
«Не выдашь?» — тихо спросил он. Литвин посмотрел на него долгим взглядом. «Дурак ты, Коваленко».
«Но…» — шут с тобой. «Не выдам. Только смотри, если что, я не знал».
После ухода участкового Григорий долго сидел у печи. Надо было решать, что делать с волком. Весной отпустить.
Но дотянет ли он до весны? И как быть с егерем Бойко? Тот еще сучок. Прознает, беды не миновать. Алексей приехал в конце марта.
Худой, высокий, с отцовскими серыми глазами и упрямым подбородком. «Батя!» — закричал он, обнимая Григория. «Я уж думал, не доберусь.
Автобус сломался на полпути. Дошел бы пешком, — улыбнулся отец. — Настоящий Коваленко должен уметь по лесу ходить.
— Я и пошел бы, — серьезно ответил Лешка. — Да водитель не разрешил. — Сказал, медведи проснулись.
Брехня, махнул рукой Григорий. Рано еще. Снег не сошел, они вошли в дом, и Алексей замер на пороге.
У печи, свернувшись в огромный серый клубок, лежал волк. При виде незнакомца он приподнял голову, настороженно принюхиваясь. «Батя!» — «Это!» Лешка не нашел слов.
«Волк!» — спокойно ответил Григорий. — Серым зову. Из полыньи его вытащил зимой.
— Пропал бы. — Настоящий волк? Алексей не мог поверить. — Нет, игрушечный, — усмехнулся отец.
— Только ты к нему пока близко не подходи. Он чужих не любит. Но случилось удивительное.
Серый, обычно настороженный с незнакомцами, спокойно смотрел на мальчика. Даже хвостом вильнул, легонько, словно пробуя неизвестное доселе движение. — Смотри-ка, — признал, удивился Григорий.
— Видать, чует, наша кровь. В тот вечер они долго сидели у печи. Григорий рассказывал сыну про охоту, про лесные тропы, про повадки зверей.
Серый лежал рядом, изредка поднимая голову и прислушиваясь к незнакомым звукам за окном. — А он ходить может? — спросил Алексей, кивая на волка. — Плохо пока, — вздохнул отец.
— Видать, долго в ледяной воде пролежал. Задние лапы не слушаются. Встает иногда, но сразу падает.
Может массаж ему делать? Неожиданно предложил сын. — Я по телеку видел, собакам делают, когда у них парализация. Григорий с сомнением посмотрел на волка.
— Ты думаешь, он позволит? — Попробовать можно, — пожал плечами Алексей. И они попробовали. К удивлению Григория, Серый спокойно лежал, пока мальчик осторожно разминал его задние лапы.
Только изредка поворачивал голову, следя желтыми глазами за действиями Алексея. — У вас тут какая-то особая связь, — заметил Григорий, наблюдая за сыном и волком. — Я месяц с ним вожусь, а он меня едва терпит.
— А тебя сразу принял. Алексей улыбнулся, я ему нравлюсь. — Правда, Серый? Волк издал тихий звук, не рычание, не скулёж.
— Что-то среднее. — Почти как ответ. Весна в лесу наступает не сразу.
Сначала робко, несмело. Капель с крыш. Проталины на южных склонах.
Крики вернувшихся птиц. Потом стремительно, яростно. Ломается лед на реках.
Сходят лавины снега с гор. Земля наполняется талой водой, жизнью, обещанием тепла. С каждым днем Серый становился сильнее.
Алексей упорно занимался с ним, массировал лапы, заставлял вставать, делать несколько шагов. Сначала волк падал после первого же движения. Потом смог пройти до двери.
А через неделю уже обходил веранду, прихрамывая и держась ближе к стенам. — Смотри, батя. — Радовался Лешка.
— Он ходит. — По-настоящему ходит. Григорий улыбался, глядя на сына.
Кто бы мог подумать, что городской мальчишка так привяжется к дикому зверю. И зверь к нему. Однажды вечером Алексей спросил.
— Пап, а что будет с Серым, когда он совсем поправится? Григорий задумался. Этот вопрос он задавал себе каждый день. — Отпустим, — наконец сказал он.
— Ему в лесу место, не у людей. Дикий он. Волчья кровь.
Лешка кивнул, но Коваленко-старший видел, не по душе сыну такой ответ. — Ты что, думал насовсем его оставить? — спросил он. — Не знаю, — пожал плечами мальчик.
— Может, он сам захочет остаться? — Нет, сынок, — покачал головой Григорий. — Не будет волк жить с людьми. Не для того он создан.
Да и опасно это. — Он не опасный, — возразил Алексей. — Он добрый.
— Добрый, — согласился отец. — Сейчас. — А что будет, когда кровь заиграет? Когда стаю учует или самку? — Нет, Лешка.
Природа свое возьмет. Лес ему, дом родной. В ту ночь Алексей долго не мог уснуть.
Он лежал на старом диване, слушая, как тихо поскуливает во сне Серый. Неужели придется расстаться? А весной он уедет обратно в город. К маме, к школе, к обычной жизни.
Без леса, без отца. Без волка, который смотрит на него такими понимающими глазами. — Не хочу, — прошептал Леша в темноту.
— Не хочу уезжать. В начале апреля по реке Холодной пошел лед. Громадные льдины с грохотом ударялись о берега, переворачивались, налезали друг на друга.
Зрелище одновременно пугающее и завораживающее. Григорий и Алексей стояли на высоком берегу, наблюдая за ледоходом. Серый сидел рядом, принюхиваясь к весеннему воздуху, полному новых запахов.
Волк поправлялся на удивление быстро. Он уже уверенно ходил по двору, даже пытался бегать, правда, пока неуклюже, припадая на заднюю лапу. Но с каждым днем движения становились увереннее.
— Скоро уйдет, — сказал Григорий, кивая на волка. — Может, не уйдет, — с надеждой возразил Алексей. — Ему же хорошо с нами.
— Уйдет, — твердо повторил отец. — И правильно сделает. — А ты скоро в город вернешься.
Каникулы кончаются. Лешка промолчал. Он не хотел говорить об отъезде.
Не хотел думать, что снова на долгие месяцы расстанется с отцом. С лесом. С этой свободой, которой так не хватало в городе.
— Пап, — наконец решился он, — а можно мне с тобой остаться? Насовсем Григорий медленно повернулся к сыну. — А как же школа? — Мама? — Я в школу здесь буду ходить, — горячо заговорил Лешка. — В Ясиновке.
Там же есть? — А мама? — Ну, она с дядей Сашей теперь. Им не до меня. — Глупости не говори, — нахмурился Григорий.
— Мать тебя любит. И правильно делает, что в городе держит. Там перспективы, образование.
А здесь что? — Лес да охота. — А мне нравится. Воскликнул Алексей.
— Мне здесь лучше, чем в городе. Отец внимательно посмотрел на сына. В его глазах Лешка увидел что-то новое, понимание, гордость и… — Печаль? — Коваленко кровь, — тихо сказал Григорий.
— Тянет тебя к земле, к лесу. Как и меня. Как всех нас.
Он помолчал, глядя на ледоход. — Поговорю с мамой твоей. Но обещать ничего не могу.
Этого было достаточно. На большее Лешка и не надеялся. Они не заметили, как к берегу подъехал старый УАЗик.
Хлопнула дверца, и на тропинке показался коренастый человек в камуфляжной куртке. Бойко, районный егерь. — Коваленко! — крикнул он, приближаясь.
— Вот ты где? Григорий инстинктивно шагнул вперед, загораживая сына и волка. — Чего тебе, Бойко? Егерь подошел ближе, прищурился, заметив Серого. — Так-так, — протянул он.
Не врали люди. — Волка приручил. — Не приручил, спокойно ответил Григорий.
— Выхаживаю. Тонул он в полынье. Вытащил.
— А зачем? В голосе Бойко звучала неприкрытая издевка. — Охотник волка спасает. — До чего дожили? — Не твое дело, — отрезал Коваленко.
— Как это не мое? — повысил голос егерь. — А то, что в Ясиновке этой зимой скот резали, тоже не мое. — Может, твой дружок постарался? Он два месяца лапами не шевелил, вмешался Алексей.
Как бы он скот задрал? Бойко презрительно посмотрел на мальчика. — Умный, да? — В папашу пошел. — А ты знаешь, пацан, что на волков в области приказ об отстреле.
— Любой особи. — Безжалостно. — Они санитарную зону нарушают.
— Какую еще зону? — Не понял Лешка. — Волков в заповеднике держат, — пояснил Григорий. — А когда они оттуда выходят, считается, что нарушают границы.
— И подлежат отстрелу. — Во-во! — кивнул Бойко. — Так что твой волк — законная добыча.
— И держать его незаконно. Серый тихо зарычал, почувствовав напряжение. Шерсть на загривке поднялась дыбом.
— Видал? — ухмыльнулся егерь. — Дикая кровь. — Не выходит она.
— Загрызет он вас когда-нибудь. Григорий положил руку на голову волка, успокаивая. — Ступай отсюда, Бойко.
— Ничего я не нарушаю. — Как поправится, отпущу его. — Отпустишь? Егерь покачал головой.
— Нет, Коваленко. — Я обязан доложить. — Комиссия приедет.
— Составят акт, волка изымут. — А то и штраф влепят за незаконное содержание дикого животного. — Вы не имеете права.
— Воскликнул Алексей. — Он поранен. — Он не может сам.
— Цыц, пацан! — оборвал его Бойко. — Не твоего ума дело. — У меня инструкции.
— Григорий недобро прищурился, а на Васькином зимовье у тебя тоже инструкции. — На шкуры лосиные, что там прячешь? —(On meat of a red-listed deer.) — Бойко побледнел.
— Ты что мелешь, Коваленко? — Что слышал? — Думаешь, не знаю, чем ты промышляешь. — При погонах браконьерствуешь. — Так что иди своей дорогой.
И про волка забудь. Егерь сжал кулаки, дернулся, но сдержался. — Ты еще пожалеешь, Коваленко, — процедил он сквозь зубы.
— Поговорим по-другому. Круто развернувшись, он зашагал к своей машине. — Что теперь будет, пап? — тихо спросил Алексей, когда УАЗик скрылся за поворотом.
Григорий задумчиво смотрел вслед егерю. Надо Серого в лес сводить. Пусть привыкает.
Может, встретит своих, уйдет. Но он еще слабый. А выбора нет, сынок.
Бойко не отступится. А если к нему комиссия приедет, точно беды не миновать. В глазах Лешки заблестели слезы, я не хочу с ним прощаться.
Григорий обнял сына за плечи. Так заведено, Леш. Волк не должен жить с людьми.
Это против природы. Против его сути. И нашей тоже.
Серый, словно понимая, о чем идет речь, тихо заскулил и ткнулся мордой в руку Алексея. Следующее утро выдалось пасмурным. Низкие тучи цеплялись за верхушки сосен.
В воздухе пахло дождем. Григорий проснулся рано. Надо было решить, что делать с егерем.
Прав был Литвин, Бойко не отступится. А если дойдет до начальства? Еще ни разу в жизни Коваленко не чувствовал себя таким растерянным. Нарушал ли он закон, спасая волка? Технически — да.
Но разве можно было поступить иначе? Он вышел на крыльцо, вдохнул сырой воздух. На востоке, за дальними холмами, занимался неяркий рассвет. Новый день, новые заботы.
Нужно было съездить в Ясиновку за продуктами, проверить капканы на дальнем ручье. А еще. Мысли Григория прервал странный звук.
Что-то среднее между скулежом и урчанием. Он обернулся. Серый сидел на пороге веранды, неуверенно переминаясь с лапы на лапу.
Его шерсть стояла дыбом, уши были прижаты. «Что такое, зверь?» — спросил Коваленко, подходя ближе. Волк поднял морду, принюхиваясь.
В его желтых глазах отражалась тревога. Григорий насторожился. «Волчье чутье, дело серьезное.
Если Серый тревожится, значит неспроста. Он вернулся в дом, разбудил сына, Лешка, вставай». «Что случилось?» — сонно пробормотал мальчик.
«Не знаю пока. Но Серый неспокоен. Они быстро оделись, вышли во двор.
Собаки тоже проявляли беспокойство, лаяли, скулили, рвались с привязи». «Кто-то идет?» — предположил Алексей. «Похоже на то», — кивнул отец.
Они напряженно прислушивались, вглядывались в лесную чащу за забором. Тишина. Только ветер шумит в верхушках деревьев.
А потом послышался звук мотора. Сначала далекий, едва различимый. Потом ближе, громче.
«УАЗик!» — определил Григорий. Бойко вернулся. И не один.
Серый низко зарычал, припадая к земле. Алексей положил руку ему на загривок. «Тихо, мальчик! Тихо!» «Лешка!» — быстро заговорил Григорий.
«Бери волка и уходите в лес. По северной тропе к Старому зимовью. Я их задержу.
А ты? Потом приду. Давай, быстрее!» Машина уже была слышна совсем близко. Григорий потолкнул сына.
«Беги!» Лешка кивнул, присел рядом с волком. «Серый, пошли!» К удивлению Григория, волк послушно двинулся следом за мальчиком. Прихрамывая, но уверенно.
Они скрылись за хозяйственными постройками, направляясь к узкой тропе, ведущей в глубину леса. А во двор уже въезжал потрепанный УАЗик с надписью «Лесоохрана». Лешка бежал, не оглядываясь.
Сердце колотилось где-то в горле. Ветки хлистали по лицу, под ногами чавкала влажная земля. «Серый! Давай же!» Волк не отставал.
Несмотря на хромоту, он двигался легко, словно вспоминая забытые навыки. Он почти не шумел, в отличие от Лешки, который то и дело ломал сухие ветки, спотыкался о коряге. Северная тропа была старой охотничьей дорожкой, петляющей между болотами.
Дед Григория когда-то проложил ее, и только Коваленко знали все ее повороты, все опасные места. Чужак здесь заблудился бы в считанные минуты. Но Лешка помнил каждое дерево, каждый приметный камень.
Отец учил, в лесу, сынок, память — главное оружие. Запоминай все. От этого жизнь зависит.
Минут через 20 быстрого бега Алексей замедлился, переводя дыхание. Прислушался. Погони не было.
«Отдохнем, Серый?» Волк посмотрел на него внимательным, слишком разумным взглядом. Прядь желтыми ушами. Издал тихий звук, не то стон, не то рычание.
«Надо идти дальше, да?» Понял Лешка. «Ты прав. Еще рано останавливаться.
Впереди была низина, заполненная талой водой. Весной здесь всегда разливалось небольшое озеро, которое к лету пересыхало. Придется идти в обход, — пробормотал Алексей.
Но в этот момент Серый напрягся, шерсть на загривке встала дыбом. Волк смотрел куда-то в сторону, принюхиваясь. Лешка замер.
«Что там? Медведь?» Рано еще для них, но мало ли. Краем глаза он заметил движение справа. И сразу узнал этот силуэт.
«Бойко!» — прошептал мальчик. «Как он нас нашел?» Егерь шел наперерез, уверенно, словно зная дорогу. В руках у него было ружье.
Алексей присел, потянув Серого за шерсть. «Тихо! Спрячемся!» Они затаились в густом подлеске, не двигаясь. Бойко был уже совсем близко.
Он что-то бормотал себе под нос, поминутно оглядываясь. «Я вам покажу!» Оба Коваленко. «Волка спасли! Меня опозорили!» Лешка с ужасом понял, егерь шел по их следам.
И догадался, что они направляются к зимовью. Когда Бойко поравнялся с их укрытием, Серый вдруг сорвался с места. Выскочил на тропу, низко зарычал, обнажая клыки.
Егерь отшатнулся. «Твою мать!» Он вскинул ружье, но выстрелить не успел. Волк прыгнул, сбивая человека с ног.
Ружье отлетело в сторону. «Серый, нет!» Закричал Лешка, выбегая из укрытия. Но волк не нападал.
Он стоял над поверженным егерем, рыча и скалив зубы, но не кусая. Словно предупреждал. Бойко лежал на спине, с ужасом глядя в оскаленную пасть.
«Убери его!» — заикаясь, прошептал он. «Убери!» «Серый, отойди!» — тихо скомандовал Алексей. К его удивлению, волк послушался.
Медленно отступил, не сводя глаз с егеря. «Вставайте!» — сказал Лешка. «И уходите! Мы ничего плохого не сделаем.
Просто оставьте нас в покое!» Бойко осторожно поднялся, косясь на волка. «Ты не понимаешь, пацан!» — прохрипел он. «Этот зверь опасен.
Он порвет тебя, как только проголодается». «Не порвет!» — уверенно ответил Алексей. «Он друг.
Он спас меня только что. Как и я его. Чертовщина какая-то!» — пробормотал егерь, отряхивая грязь с куртки.
«Ладно, черт с вами. Но отца твоего я не прощу. Он меня перед начальством опозорил.
Вы сами виноваты!» — смело ответил Лешка. «Про браконьерство, это правда?» Бойко бросил на него злобный взгляд. «Не твоего ума дело, сопляк!» Он поднял ружье, закинул на плечо.
«Уведи своего зверя. И не попадайся мне на глаза. А то папаша твой еще пожалеет».
Егерь развернулся и быстрым шагом направился в обратную сторону, то и дело оглядываясь на волка. Когда он скрылся из виду, Лешка выдохнул с облегчением. «Ну и напугал ты его, Серый!» Волк посмотрел на мальчика, словно улыбаясь.
Его желтые глаза светились странным, почти человеческим пониманием. «Теперь к зимовью? Или вернемся к бате?» Серый подался вперед, в сторону дома. Алексей кивнул.
«Ты прав. Надо предупредить папу о Бойко». Когда Лешка с волком вернулись к хутору, УАЗика уже не было.
Григорий стоял на крыльце, всматриваясь в лесную чащу. Увидев сына, он облегченно выдохнул. «Живы, слава богу! Пап, мы Бойко встретили в лесу!» Выпалил Алексей.
«Он нас выследил. Хотел. Не знаю, что сделать.
Но Серый его напугал». Лицо Григория стало суровым, так и знал, что не отступится. «Настырный гад! Что тут было?» Спросил Лешка.
«Кто приезжал?» «Инспекция». Из района криво усмехнулся отец. «Якобы проверка на браконьерство.
Все обыскали. Но Бойко не того ожидал. Старший инспектор оказался мой армейский товарищ, Коль Сиренко.
Мы с ним в АТО служили. И что теперь?» «А ничего», — пожал плечами Григорий. «Составили акт, что нарушений не выявлено.
Уехали». Бойко, видать, психанул и решил сам разобраться. «Хорошо, что я вас отправил».
Он присел на корточки перед волком, осторожно тронул его за морду, значит, защитил мальчишку. «Молодец, Серый». Волк тихо заскулил, прижимаясь к руке человека.
За эти месяцы он изменился, стал доверчивее, спокойнее. «Или это люди изменились?» «Все равно надо его в лес», — тихо сказал Григорий. «Нельзя держать».
Бойко не успокоится. «Да и другие узнают». «Я понимаю, пап», — неожиданно согласился Алексей.
«Просто. Я к нему привык». «Так бывает, сынок.
К дикому зверю привыкаешь. А потом тяжело прощаться. Но так правильно».
Волку в лес, человеку — в дом. Лешка кивнул, смахивая непрошеную слезу. «Когда?» «Завтра», — ответил отец.
«С рассветом. Отведем его подальше, к Лысым горам. Там волчья стая обитает.
Может, примут». В эту ночь Алексей почти не спал. Лежал, прислушиваясь к негромкому дыханию волка, который расположился на полу у его кровати.
Серый тоже не спал. Изредка поднимал голову, встречаясь взглядом с мальчиком. «Не хочу прощаться», — прошептал Лешка в темноту.
«Но для тебя так будет лучше. Ты же дикий». Волк не ответил.
Просто смотрел своими желтыми глазами, в которых отражалась мудрость, древняя как сам лес. Лысые горы встретили их туманом и моросящим дождем. Тропа петляла между валунами, уходя все выше и выше.
Григорий шел впереди, изредка останавливаясь и осматриваясь. Алексей шагал следом, чуть отставая. Серый держался рядом с мальчиком, иногда отбегая в сторону, принюхиваясь каким-то только ему понятным запахом.
«Далеко еще?» — спросил Лешка, когда они остановились передохнуть у небольшого ручья. — Километра два, — ответил отец. — За тем перевалом их логово.
Я зимой натыкался на следы. Алексей молча кивнул, глядя на волка. Серый стоял у ручья, пил воду, настороженно поводя ушами.
В лесу он выглядел иначе, не домашним питомцем, а настоящим хищником. Его движения стали плавнее, взгляд — острее. Мышцы перекатывались под серой шерстью при каждом шаге.
Это уже не был тот измученный полуживой зверь, которого отец притащил из полыньи. Теперь перед ними стоял настоящий волк, сильный, опасный, свободный. — Он уже не наш, — тихо сказал Григорий, словно читая мысли сына.
— Смотри, как преобразился. Природа берет свое. — Знаю, — также тихо ответил Лешка.
— Просто. Тяжело. Как будто друга теряю.
— Так и есть, — кивнул отец. — Друга. Необычного, но настоящего.
И ты ему помог. Запомни это. Они продолжили путь.
Тропа становилась все круче, лес гуще. Воздух наполнился запахами хвои, мокрой земли, талого снега. Вдруг Серый остановился, словно наткнувшись на невидимую преграду.
Шерсть на загривке поднялась дыбом, уши прижались к голове. — Что такое? — насторожился Алексей. Григорий положил руку на плечо сына, тихо.
Он почуял своих. И правда, через мгновение, откуда-то сверху донесся протяжный волчий вой. Затем другой, третий.
Целый хор голосов, от которых по спине бежали мурашки. Серый поднял морду, принюхиваясь. В его желтых глазах мелькнуло что-то, тоска.
Радость? Тревога? — Иди, — тихо сказал Григорий. — Твои зовут. Волк перевел взгляд на людей.
Шагнул к Алексею, ткнулся мордой в его руку. Мальчик опустился на колени, обнял мощную шею. — Прощай, Серый.
— Будь осторожен. — И… — Спасибо тебе. Волк тихо заскулил, лизнул лицо мальчика.
Потом отстранился, посмотрел на Григория. Тот просто кивнул. — Иди.
Серый развернулся и легкой рысью двинулся вверх по склону. Остановился на гребне, оглянулся в последний раз. А затем скрылся в зарослях можжевельника.
— Все, — выдохнул Григорий. Вернулся домой. Алексей смотрел вслед волку, и его сердце сжималось от смеси грусти и радости.
Грусти — от расставания. Радости — от того, что помог дикому, прекрасному существу вернуться туда, где ему место. — Пойдем, сынок, — тихо сказал отец.
— Нам пора. Лето выдалось жарким и сухим. Трава на полянах выгорела, ручьи обмелели.
Коваленко проводили дни за привычными делами, рыбачили, проверяли ловушки, заготавливали дрова на зиму. Алексей так и остался с отцом. Мать, поначалу протестовавшая, в конце концов согласилась, но с условием, что сын будет хорошо учиться в сельской школе и приезжать к ней на каникулы.
Лесник растет, — с гордостью говорил Григорий, глядя, как ловко управляется Лешка с топором или ружьем. Настоящий Коваленко. И хотя жизнь наладилась, оба часто вспоминали о волке.
Прислушивались к далекому вою на Лысых горах. Вглядывались в лесную чащу, надеясь увидеть знакомый серый силуэт. Но Серый не возвращался.
Нашел свою стаю, свою дикую судьбу. Так и должно было быть. В начале октября ударили первые заморозки.
Утренний иней серебрил траву, изморозь покрывала лужи тонкой коркой льда. В один из таких дней Григорий решил проверить дальние капканы. С вечера собрал рюкзак, подчистил ружье.
— А я? — спросил Лешка. — В школу тебе, — строго ответил отец. — Нечего уроки пропускать.
Но завтра суббота. Все равно рано вставать. Я до рассвета выйду, чтобы к ночи вернуться.
— Далеко идти. Лешка надулся, но спорить не стал. Школа была для него уговором с матерью, и он держал слово, учился старательно, не пропускал занятия.
Утром, когда Григорий уже собирался выходить, Алексей проснулся. — Пап, может, все-таки возьмешь? Отец улыбнулся, глядя на сонного мальчишку. — В другой раз, сынок.
Через Холодную идти, а лед еще не встал. — Опасно. Так не ходи по льду.
Крюк большой делать придется. — Не успею до темноты. В следующий раз, обещаю.
Лешка вздохнул, но кивнул, только осторожнее там. — Обязательно, — улыбнулся Григорий, взъерошив сыну волосы. — Вернусь, уху сварим.
Налови окуньков к моему приходу. Он закинул рюкзак на плечи, взял ружье и вышел в туманное октябрьское утро. Река Холодная в октябре опасна.
Днем солнце еще пригревает, лед подтаивает. А ночью мороз сковывает воду тонкой, обманчиво крепкой коркой. Григорий знал об этом, но все равно решил рискнуть.
Обходить, значит терять, три-четыре часа. А до капканов еще добраться нужно, проверить, обратно вернуться. Он подошел к берегу, внимательно осматривая лед.
На вид крепкий, но… Коваленко бросил камень, тот отскочил с глухим стуком. Вроде держит. Григорий осторожно ступил на лед, проверяя его крепость.
Аккуратно сделал несколько шагов вперед. Шаг, еще шаг. Треск он услышал, когда был уже на середине реки.
Негромкий, но отчетливый. Сердце ухнуло куда-то вниз. Только бы выдержал, мелькнула мысль.
Следующий шаг, и лед проломился под ногами. Ледяная вода мгновенно сомкнулась над головой, вышибая воздух из легких. Тяжелый рюкзак потянул вниз, ружье выскользнуло из рук.
Григорий рванулся к поверхности, вынырнул, хватая ртом воздух. Руками ухватился за край льда, но тот крошился под пальцами, отламывался кусками. «Лешка!», — подумал он в панике.
«Как же он один?» Холод сковывал движения, руки немели. С каждой попыткой выбраться, силы таяли. Еще немного, и их не останется совсем.
В какой-то момент Григорий почти смирился. Прекратил бесполезные попытки, просто держась за край льдины, чувствуя, как слабеют пальцы. И вдруг! На берегу мелькнула серая тень.
Большая, стремительная. Она неслась к полынье, где барахтался человек. Волк! Огромный серый волк с желтыми глазами.
«Серый?» — из последних сил прохрипел Григорий. «Не может быть!» Зверь осторожно подполз к самому краю полыньи, распластавшись на льду. Вытянул морду, почти касаясь человека.
Коваленко уцепился за густую шерсть на загривке. Волк напрягся, медленно пополз назад, вытягивая охотника из ледяной воды. Каждый сантиметр давался с трудом.
Лед трещал, грозя проломиться под двойной тяжестью. Но Серый, а это был он, Григорий не сомневался, упорно тянул, не сдаваясь. Когда верхняя половина тела охотника оказалась на льду, волк отступил дальше, давая человеку возможность выползти полностью.
Григорий лежал на льду, дрожа всем телом. Одежда мгновенно начала покрываться коркой льда. Надо было двигаться, но сил не осталось.
«Замерзну», мелькнула мысль. «Вот так глупо!» Но Серый не дал ему сдаться. Зубами ухватил воротник, потянул, заставляя ползти к берегу.
«Иду, иду», пробормотал он немевшими губами Коваленко. «Не тащи так!» Каким-то чудом они добрались до берега. Григорий с трудом поднялся на ноги, сделал несколько шагов и снова упал.
«Не дойду», прошептал он, чувствуя, как сознание уплывает. «Не дойду до дома». Волк суетился рядом, скулил, толкал его мордой, словно понимая опасность.
Но сил у Коваленко не осталось. Холод проникал до костей, парализуя волю и тело. Серый издал протяжный вой, громкий, пронзительный.
Затем еще один. Потом исчез, растворившись в лесной чаще. «Ушел», равнодушно подумал Григорий, проваливаясь в забытье.
«Правильно». Сознание мерцало, то возвращаясь, то угасая. Сколько прошло времени, минуты или часы? Холод уже не чувствовался.
Наоборот, стало почти тепло. Это был плохой знак, но сил тревожиться не осталось. Сквозь туман в голове Григорий услышал детский крик «Папа».
«Папа, ты где?» «Лешка», мелькнула мысль. «Нельзя ему здесь». «Я здесь», попытался крикнуть Коваленко, но из горла вырвался только хрип.
И снова тот же голос, теперь ближе, «Папа». А рядом знакомый скулеж. И треск веток под быстрыми шагами.
«Боже, папа!» «Что случилось?» Лешка уже был рядом, опускался на колени, хватая отца за плечи. «Ты весь мокрый!» «Ты в реку упал?» Григорий пытался ответить, но язык не слушался. Он только кивнул, едва заметно.
«Надо в дом, быстро!» Алексей оглянулся по сторонам. «Я один не дотащу». «Серый, помоги!» Волк, все это время крутившийся рядом, подошел ближе.
Вдвоем, мальчик и зверь, они начали поднимать Григория. «Обопрись на меня, пап!», говорил Лешка, подставляя плечо. А Серый с другой стороны поддержит.
Как в тумане, Коваленко шел, опираясь на сына и волка. Ноги едва слушались, но инстинкт выживания гнал вперед. К дому, к теплу, к жизни.
Алексей никогда не думал, что способен действовать так четко и собранно. Когда они с огромным трудом добрались до дома, он сразу принялся за дело, раздел отца, растер его спиртом, укутал в одеяло, поставил греться воду. Горячий чай, бормотал он, суетясь у печки.
«С малиной!» «И спирт добавить!», дед говорил. Но руки дрожали, и банка с малиновым вареньем выскользнула, разбилась о пол. «Черт!», всхлипнул Лешка, чувствуя, как к глазам подступают слезы.
«Черт!». Он опустился на корточки, глядя на осколки стекла и растекающееся варенье. В этот момент подошел Серый, тихо заскулил, словно спрашивая, что делать.
«Все нормально», прошептал мальчик, взяв себя в руки. «Сейчас справимся». Он достал другую банку, заварил крепкий чай, добавил туда варенье и немного спирта из дедовских запасов.
Напоил отца, который уже начал приходить в себя, но все еще был слаб и бледен. «Как? Ты нашел меня?» — прохрипел Григорий, когда снова смог говорить. «Это не я», покачал головой Алексей.
«Серый!» Он прибежал к дому, выл, кружил вокруг. «Я понял, что что-то случилось». И пошел за ним.
«Он привел меня прямо к тебе». Коваленко перевел взгляд на волка, который лежал у печи, положив голову на лапы. «Спас меня!» — тихо сказал он.
«И тебя привел». «Откуда он узнал?» «Наверное, следил за тобой», — предположил Лешка. «Видел, как ты идешь через реку.
А когда ты провалился?» Григорий закрыл глаза, вспоминая тот момент. Ледяная вода. Паника.
И вдруг, серая тень на берегу. «Он вытащил меня», — сказал Коваленко. «И увел бы домой, если бы я смог идти.
А когда понял, что не выйдет, побежал за тобой». Алексей погладил волка по голове. «Умница, Серый! Настоящий друг!» «Долг вернул», — тихо добавил Григорий.
«Я его из полыньи вытащил. А теперь он меня. Все по-честному».
Три дня Григорий Коваленко провел в постели. Горячка, бред, слабость, переохлаждение — не шутка, тем более в лесу, где до больницы — сотни километров. Алексей не отходил от отца ни на шаг.
Менял компрессы, варил бульоны, поил травяными отварами по дедовским рецептам. И все это время Серый был с ними. Лежал у кровати больного, словно сторожил его сон.
Выходил во двор только по нужде и тут же возвращался в дом. «Смотри-ка», — удивлялся Григорий, когда сознание к нему вернулось полностью. «Как будто понимает, что к чему».
«Он и понимает», — уверенно отвечал Лешка. «Умнее некоторых людей». На четвертый день Коваленко-старший смог встать.
Слабость еще чувствовалась, но жар спал и аппетит вернулся. «Теперь точно выкарабкаюсь», — сказал он, сидя у печи и наблюдая, как сын готовит ужин. «А вот что с волком делать?» Алексей обернулся.
«В каком смысле?» «Домой к нему пора, в лес. — пояснил Григорий. — К стае своей.
К весне у них волчата будут. А он тут с нами. — Не гони его, пап, — попросил Лешка.
— Он сам уйдет, когда захочет. — Не держим ведь насильно. И, словно в подтверждение этих слов, волк поднялся, потянулся и подошел к двери.
Выразительно посмотрел на людей. «Гулять хочешь?» — понял Алексей, открывая дверь. Серый вышел во двор.
Лайки, привыкшие к его присутствию, даже не залаяли. Только проводили настороженными взглядами. Волк не вернулся ни к ужину, ни к ночи.
Ушел, — констатировал Григорий. — Теперь уже насовсем. Может, еще вернется, — без особой надежды возразил Лешка.
— Не думаю, сынок. Свое дело он сделал. Долг вернул.
Теперь его путь — в лес, к своим. Они долго сидели у окна, вглядываясь в ночную темноту. Где-то далеко, на Лысых горах, раздался протяжный волчий вой.
Затем второй, третий. Целый хор голосов, от которых по спине бежали мурашки. — Слышишь? — тихо спросил Григорий.
— Зовут его. А он отвечает. И правда, среди многоголосого хора отчетливо выделялся один голос.
Более низкий, мощный. Голос вожака. — Это Серый? — недоверчиво спросил Алексей.
— Он, — кивнул отец. Вернулся к своим. Где ему и место? Лешка прижался к плечу отца, слушая далекое волчье пение.
На душе было странно, одновременно грустно и спокойно. — Заходи иногда, Серый, — прошептал он, глядя в ночное небо. — Просто проведать.
С той зимы прошло пять лет. Алексей вырос, а креп превратился в настоящего лесника. После школы не поехал в город, остался с отцом в Ведмежьем яре.
Вместе охотились, рыбачили, жили размеренной лесной жизнью. Егерь Бойко давно уехал из этих мест, говорят, попался на браконьерстве, лишился должности. На его место пришел молодой парень, выпускник лесного техникума.
Толковый, честный. Серого они больше не видели. Иногда, в особенно морозные ночи, с Лысых гор доносился волчий вой.
И среди многих голосов Коваленко узнавали один, низкий, мощный. Голос вожака. — Жив, здоров, — удовлетворенно кивал Григорий.
— Стаю свою ведет. Иногда мне кажется, что он наблюдает за нами, — однажды признался Алексей. — Издалека.
— Следит, все ли в порядке. — Может и так, — не стал спорить отец. — Умный зверь.
— Благодарный. — Хотя… — Что? — Не в благодарности дело. — Он не по расчету действовал.
— И не по долгу. — А по совести. — Как настоящий друг.
Они сидели на крыльце, глядя на закатное солнце, окрашивающее лес в багровые тона. Осенний ветер гнал по небу рваные облака, шуршал в опавшей листве. — Знаешь, сынок, — неожиданно сказал Григорий.
— Я только сейчас понял, что в тот день не только Серый вернул долг. — Я тоже. — В каком смысле? — Не понял Алексей.
— Долг перед природой, — объяснил отец. — Перед лесом. — Она меня всю жизнь кормит, поет, бережет.
— А я лишь беру. — Когда спас волка, первый раз почувствовал, отдаю. — Возвращаю частичку.
И она ответила тем же. Лешка задумчиво кивнул. — Значит, мы теперь в расчете? — Нет, — улыбнулся Григорий.
— Теперь мы в содружестве. И так будет всегда, пока живем по совести. Берем, сколько нужно.
Отдаем, когда можем. В этот момент с дальних гор донесся одинокий волчий вой, низкий, мощный, легко узнаваемый. Словно подтверждая слова человека.
— Слышишь? — тихо спросил Григорий. — Серый с нами согласен. — Слышу, — кивнул Алексей.
— И всегда буду слышать.
