«Не віддам! Це все, що в мене є!» — закричала сирота-посудомийка, притискаючи до себе спортивну сумку. Багатий директор ресторану був упевнений, що спіймав злодійку, але коли побачив, ЩО всередині, ЗАВМЕР на місці
« Санэпидстанция выезжает завтра». «Отлично», — Бутенко подписал последний лист. «Проследи, чтобы нашли не меньше десятка нарушений.
Я говорил с Лавровым, его люди тоже подключатся, проверят лицензию на алкоголь». Пашкевич закашлялся. «Николай Дмитриевич, может, не стоит так?» «Радикально».
«Мы можем просто надавить, но закрывать ресторан…» «Ты не понимаешь», — Бутенко повернулся к помощнику. «Дело не в одной девчонке и ее комнатушке.
Если я отступлю, завтра каждая собака начнет оспаривать мои решения. На карту поставлен принцип». Георгий молча кивнул, сглатывая.
«Кстати», — Бутенко странно посмотрел на помощника. «Ты ведь знаком с этой…» «Ярцевой?» Пашкевич побледнел. «Мельком?» «Она работала в администрации уборщицей».
«И только?» — Бутенко прищурился. «Интересно, что она затеяла?» «У нее есть ребенок, ты знал?» Георгий вздрогнул, как от удара. «Н-нет».
«Не знал». «Ладно», — Бутенко поднялся. «Готовь документы для суда на случай, если они все-таки решат бодаться».
«Дима». Кирилл обнял школьного друга, пытаясь скрыть волнение. «Спасибо, что выбрался».
«Ты позвонил, я приехал», — пожал плечами Дмитрий Ковальский, устраиваясь в кафе напротив ресторана Кирилла. «Что стряслось?» «Голос у тебя был, как на похоронах». Кирилл горько усмехнулся.
«Похороны моего бизнеса не за горами, если ты не поможешь». Дмитрий внимательно слушал, изредка задавая уточняющие вопросы. Они не виделись почти год, но сохранили ту особую связь, что возникает между мальчишками, вместе прошедшими через школьные бои и приключения.
Однокашники, они сидели за одной партой с пятого класса и дружили, несмотря на диаметрально противоположные характеры: горячий, эмоциональный Кирилл и рассудительный, методичный Дмитрий. Теперь их пути разошлись: Кирилл ушел в ресторанный бизнес, а Дмитрий стал адвокатом, специализирующимся на защите социально уязвимых слоев населения. В профессиональной среде его знали как принципиального юриста, не боящегося браться за сложные дела против влиятельных оппонентов.
«Значит, у этого Бутенко личный интерес к девушке с ребенком», — подытожил адвокат, постукивая карандашом по блокноту с заметками. «И он готов закрыть твой ресторан, лишь бы заполучить эту подпись». «Завтра придет проверка», — кивнул Кирилл.
«Я уверен, они найдут все, что им приказано». Дмитрий постучал пальцами по столу, что-то обдумывая. «Помнишь, в восьмом классе, когда директор хотел исключить тебя за тот случай в столовой?» — вдруг спросил он.
«Еще бы!» — улыбнулся Кирилл. «Если бы не ты, я бы вылетел». «Так вот», — Дмитрий наклонился ближе.
«То, что мы сейчас сделаем, будет посложнее, чем доказать, что повариха с компотом упала сама». Они проговорили два часа. План действий вырисовывался четкий, но сложный.
«Тебе нужен журналист», — заключил Дмитрий. «Огласка — наше главное оружие». «Есть один на примете», — Кирилл вспомнил молодого репортера, писавшего о его ресторане.
«Марат Искандеров, из “Городского вестника”. Парень амбициозный, ищет сенсации». «Отлично.
А я займусь юридической стороной и подготовлю иск. Нужно найти других жильцов барака, которые дадут показания о давлении». Когда Кирилл вернулся домой, Надежда уже связалась с бывшими соседями.
Две семьи согласились дать свидетельские показания о угрозах и давлении со стороны людей Бутенко. Марат Искандеров, худощавый парень с растрепанной шевелюрой и цепким взглядом, примчался на следующее утро, едва услышав о возможности разоблачительной статьи. «Давно хотел копнуть под Бутенко», — признался он, настраивая диктофон.
«Но не было зацепки и источников. В городе все его боятся». Надежда подробно рассказала о жизни в бараке и махинациях с жильем, избегая лишь личных подробностей об отношениях с Георгием.
Марат жадно записывал, его глаза горели азартом охотника. «Это будет бомба», — заверил он. «Дайте мне три дня.
Я проверю все факты, найду еще свидетелей». Проверка нагрянула, как и обещал Бутенко. Шесть человек в форменной одежде перевернули ресторан вверх дном.
К обеду список нарушений включал недостаточную высоту перегородки между кухней и залом, несоответствие температуры хранения некоторых продуктов нормативу, отсутствие маркировки на трех контейнерах и еще десяток мелочей, которые можно найти в любом предприятии общепита. «Мы вынуждены приостановить деятельность заведения до устранения нарушений», — с плохо скрываемым удовольствием сообщил главный инспектор, вручая Кириллу постановление.
Ресторан опустел. Кирилл собрал персонал, объяснил ситуацию и пообещал сохранить зарплату на время закрытия. Люди расходились молча, с тревогой поглядывая на начальника: они верили в него, но страх потерять работу читался в каждом взгляде.
Вечером в квартире Кирилла царило мрачное молчание. Надежда привычно укачивала уснувшую Василису, но ее глаза были красными от сдерживаемых слез. «Это из-за меня», — она наконец произнесла то, что мучило ее весь день.
«Если бы не мы, твой ресторан работал бы дальше. Я могу вернуться в барак, подписать эти бумаги». «Даже не думай», — Кирилл поднял на нее усталый, но твердый взгляд.
«Ты ни в чем не виновата. Я сам решил ввязаться в эту борьбу». «Бутенко — типичный беспредельщик, каких полно развелось в девяностые.
Он привык, что все прогибаются». «Но мы не отступим, слышишь?» Надежда кивнула, глядя на спящую дочь. Какой бы сложной ни была борьба, отступать было некуда.
За то недолгое время, что они жили вместе, их жизнь уже выстроилась в неожиданно гармоничный ритм. Надежда продолжала работать посудомойщицей в ресторане Кирилла, хотя теперь помогала и в зале, когда требовалась дополнительная пара рук. Василиса днем оставалась с Людмилой Андреевной, которая светлела лицом при виде малышки и выглядела помолодевшей лет на десять.
По вечерам Кирилл и Надежда возвращались вместе: иногда молча, уставшие после трудного дня, иногда оживленно обсуждая происшествия в ресторане. Их отношения оставались неопределенными — уже больше, чем просто работодатель и работница, но еще не названные никаким словом: хрупкая, теплая взаимная забота, которую оба боялись спугнуть преждевременным признанием. Первый утренний номер «Городского вестника» ждал Бутенко на столе вместе с чашкой кофе, которую секретарша всегда ставила до его прихода.
Серая бумага, мелкий шрифт — ничто не предвещало беды, пока взгляд не зацепился за заголовок на четвертой странице: «Жилищная афера: как из барака выживают людей». Бутенко резко отодвинул чашку, кофе выплеснулся на папку с документами. В статье не было ни одного упоминания его имени, но описываемая схема, место, детали — все указывало на 13-й барак.
Материал пестрил цитатами безымянных жителей, описывал подозрительное совпадение между отключениями коммуникаций и визитами представителей застройщика. Заканчивалась статья полунамеком: «Редакция продолжает расследование. В следующем номере мы расскажем, кто стоит за махинациями с недвижимостью в нашем городе».
«Георгий!» — рявкнул Бутенко, вдавливая кнопку селектора. В дверях возник бледный помощник.
«Это что?» Бутенко швырнул газету в его сторону. «Ты должен был следить за прессой». «Я… Я не знал, Николай Дмитриевич».
Пашкевич инстинктивно сжался. «Разберусь, кто автор». «Марат Искандеров», —
процедил Бутенко. «Сопляк. Выясни, кто за ним стоит, и передай Лаврову, пусть припугнет этого писаку…
