Надя пригрела БЕГЛОГО вдовца с младенцем на руках. А утром, открывши к нему дверь, ОБОМЛЕЛА от увиденного

Надежда в такие минуты обычно сидела у окна с рукоделием. В свете керосиновой лампы её лицо казалось особенно мягким, а в карих глазах отражались отблески огня. Иногда их взгляды встречались, и тогда оба торопливо отводили глаза, словно боясь нарушить какую-то невидимую границу.

Постепенно Алексей научился различать особый ритм жизни общины. Будни и праздники, работа и отдых, всё имело свой порядок, освещённый временем и традицией. Он узнал, что нельзя начинать важное дело в понедельник, что первый блин всегда отдают нуждающемуся, что весной нужно особым образом обходить поля с молитвой.

В часовне его поставили на клирос, оказалось, что у него хороший голос для знаменого распева. Старый устав давался непросто, но Алексей старался. По вечерам он часто заставал надежду за чтением старинных книг с замысловатой вязью букв.

Она терпеливо объясняла ему значение древних слов и символов. «Ты теперь совсем наш стал». Сказал как-то Глеб, когда они вместе чинили крышу амбара.

В его словах не было вопроса, простая констатация факта. И правда, Алексей уже не мог представить себе другой жизни. Здесь, в этом затерянном в северных лесах селении, они с Мишей обрели то, что не смогли найти в большом мире, настоящий дом и людей, готовых встать за них горой.

Как-то раз, укладывая сына спать, он заметил, что надежда замерла на пороге, прислонившись к косяку. В сумерках он не мог разглядеть выражение ее лица, но почувствовал особенную теплоту взгляда. Она тихо произнесла «спи, Мишенька», и неслышно вышла.

А у Алексея еще долго щемило сердце от этой простой фразы, от того, как она была сказана. Ночами он часто выходил на крыльцо. Над деревней плыл печной дым, в небе мерцали звезды…