На юбилее моего отца он с гордостью спросил: «Дочка, как тебе новая машина, что мы подарили?» Я не сдержала слез…
А доказательством безумия самой Алисы. На следующий день пришли новости. Отца перевели из реанимации в обычную палату.
Алиса испытала прилив надежды. Она тут же поехала в больницу. Но у дверей палаты ее снова встретила мать.
На этот раз она была не одна. Рядом с ней стоял тот самый главврач. «Послушайте», — сказал он Алисе строгим, официальным тоном.
Состояние Виктора Андреевича стабилизировалось, но есть осложнения. Он сделал паузу, придавая своим словам веса. К сожалению, инфаркт спровоцировал серьезное когнитивное нарушение.
Проще говоря, у него проблемы с памятью, с ориентацией в пространстве. Он не всегда узнает людей. Алиса смотрела на него, не веря своим ушам.
Этого не могло быть. Ее отец, с его острым ясным умом, «Это, это временно?», прошептала она. Главврач покачал головой.
Прогнозы делать рано. Но, скорее всего, ему потребуется длительный, постоянный уход. Специализированный уход.
И самое главное, ему нужен покой и стабильная обстановка. Один опекун, который будет управлять всеми его делами и заботиться о нем. Один, чтобы не было никаких разногласий и стрессов.
Он произнес это, глядя прямо на Алису. А потом перевел взгляд на ее мать, которая стояла рядом, скорбно опустив глаза. И в этот момент Алиса все поняла.
Это был не просто медицинский диагноз. Это был приговор. Мать не просто отрезала ее от отца.
Она готовила почву, чтобы забрать у него все. Его здоровье, его волю, его жизнь. И сделать это на совершенно законных основаниях, с благословения медицины и общества.
Слова главврача, о когнитивном нарушении, и единственном опекуне, прозвучали как похоронный звон. Алиса стояла в больничном коридоре, а пол уходил у нее из-под ног. Мать смотрела на нее, с выражением скорбного триумфа.
Она добилась своего, создала идеальную сцену, где она, святая мученица, а Алиса, источник всех бед, опасный для хрупкого здоровья отца. Я понимаю, это тяжело принять, сказал главврач, с фальшивым сочувствием. Но мы должны думать о благе пациента.
Зоя Петровна, я распоряжусь, чтобы вас пропускали в любое время. А вам, он повернулся к Алисе, я настоятельно рекомендую воздержаться от визитов. Ради отца.
Это была последняя капля. Алиса поняла, что спорить бесполезно. Этот человек был на стороне матери.
Они были в сговоре. Она развернулась и пошла прочь, чувствуя на спине их взгляды. Она не поехала домой.
Она просто ехала по городу, без цели, пытаясь осознать масштаб катастрофы. Мать не просто лгала. Она планомерно, шаг за шагом, выстраивала новую реальность.
Реальность, в которой Виктор Золотов – недееспособный старик, а его дочь – сумасшедшая и алчная интриганка. И эта новая реальность становилась единственной правдой для всех вокруг. На следующий день Алиса поняла, что война вышла за пределы больничных стен.
Теперь полем боя стал весь город. Она зашла в небольшой продуктовый магазинчик у дома, где знала продавщицу тетю Любу уже лет 20. Обычно та встречала ее широкой улыбкой и расспросами.
Но в этот раз тетя Люба, увидев Алису, поджала губы и демонстративно отвернулась к другому покупателю. Алиса подошла к прилавку и молча ждала. Неловкая пауза затянулась.
Наконец продавщица, не глядя на нее, процедила, что вам. «Хлеба и молока, пожалуйста». Тетя Люба швырнула на прилавок пакет с молоком и буханку хлеба.
Когда Алиса протянула деньги, она взяла их кончиками пальцев, будто боялась испачкаться. «Не стыдно тебе, Алиска?» Вдруг не выдержала она. Понизив голос до злобного шепота.
«Родного отца в гроб вогнать. Зою твою видела вчера, на ней лица нет. А все из-за тебя, неблагодарная».
Говорит, ты наследство уже делить начала, пока он живой еще. Давила на него, вот сердце, и не выдержала. Алиса застыла с пакетом в руках.
Значит, вот она, новая версия. Еще более мерзкая. Уже не просто долги мужа, а требования наследства.
Мать не щадила красок. Она лепила из Алисы образ чудовища. «Это неправда», тихо сказала Алиса.
«Конечно, неправда», ядовито усмехнулась тетя Люба. «Одна ты у нас правдивая. А мать, которая всю жизнь на тебя с отцом положила, врунья».
Алиса вышла из магазина, не помня себя. Она чувствовала себя так, будто ее окунули в грязь. Это было только начало.
Через несколько дней она решила, что нужно вернуться на работу. Сидение дома сводило ее с ума. Ей нужно было отвлечься, заняться чем-то привычным.
Ее аптека, была для нее островком стабильности, местом, где она была профессионалом, уважаемым человеком. Но и этот островок был уже отравлен. Как только она вошла, она почувствовала изменившуюся атмосферу.
Ее коллеги, с которыми она проработала бок о бок много лет, избегали ее взгляда. Молоденькая фармацевт Света, обычно щебетавшая безумолку, при виде Алисы замолчала и уткнулась в компьютер. Заведующая, Марина Сергеевна, женщина строгая, но справедливая, с которой у Алисы всегда были хорошие отношения, тут же вышла из своего кабинета.
«Алиса Викторовна, зайдите ко мне, пожалуйста». В кабинете Марина Сергеевна долго мялась, перебирала какие-то бумаги на столе. «Как ваш отец?» — наконец спросила она, не поднимая глаз.
Потихоньку, уклончиво ответила Алиса. «Да, да, мне ваша мама звонила». Выражала беспокойство.
Алиса напряглась. «Значит, мать добралась и сюда». В общем, Алиса, Марина Сергеевна, наконец посмотрела на нее, и в ее взгляде, была смесь жалости и неловкости.
«Ситуация у вас в семье, конечно, сложная. Я все понимаю. Но вы же знаете, какой у нас город.
Слухи ползут». Она снова замолчала, подбирая слова. Вчера заходила одна наша постоянная клиентка, жена замэра.
Спрашивала про вас. «Ваша мама, оказывается, с ней поделилась. Ну, своими переживаниями.
Рассказала, как вам сейчас тяжело, как вы, нестабильно. Нестабильно». Еще одно клеймо, которое повесила на нее мать.
«Я понимаю, что это все сплетни», – поспешно добавила Марина Сергеевна. «Но вы же знаете, какое у нас заведение. Люди приходят сюда за здоровьем, им нужно спокойствие, доверие.
А когда за прилавком стоит фармацевт, о котором по всему городу ходят такие, разговоры, это вредит репутации аптеки». Алиса молча слушала, а внутри все холодело. Она поняла, к чему идет этот разговор.
«Я думаю, вам было бы лучше, взять отпуск. За свой счет, конечно. Ну, или отпуск по уходу, пока отец не поправится.
Пока вся эта, семейная драма, не уляжется». Это был приговор. Ее выставляли за дверь.
Вежливо, с сочувствием, но от этого не менее унизительно. Ее профессиональная репутация, которую она строила годами, была разрушена одним звонком ее матери. «Я поняла», – глухо сказала Алиса, и вышла из кабинета.
Она шла через торговый зал и спиной чувствовала взгляды коллег. Они не были злыми. Они были испуганными.
Они боялись оказаться рядом с ней, чтобы тень ее плохой репутации не упала и на них. После этого Алиса перестала выходить из дома без крайней необходимости. Поход в магазин превратился в пытку.
Она ловила на себе косые взгляды, слышала за спиной шепот. Старые знакомые, встретив ее на улице, переходили на другую сторону. Ее номер телефона замолчал.
Больше не звонили ни родственники, ни друзья. Она оказалась в вакууме. В полной социальной изоляции.
Мать мастерски вырезала ее из привычного мира, превратив в невидимку, в призрака, от которого все шарахались. Руслан пытался ее как-то поддержать, но получалось плохо. Он и сам был напуган до смерти.
Он видел, на что способна его теща, и понимал, что он – следующий в ее списке, как только она разберется с Алисой. Он сидел дома, тихий и покорный, боясь даже выйти на улицу. Алиса чувствовала, что задыхается.
Ее мир сузился до стен их маленькой квартиры. Она целыми днями сидела у окна, глядя на чужую, кипящую жизнь, к которой она больше не имела отношения. Она была в отчаянии.
Казалось, что хуже уже быть не может. Но она ошибалась. Однажды днем в дверь позвонили.
На пороге стоял курьер в форменной одежде. Он протянул Алисе плотный конверт и попросил расписаться в получении. Алиса вскрыла конверт дрожащими руками.
Внутри был официальный документ на гербовой бумаге. Судебное уведомление. Она читала сухие, казенные строки, и смысл доходил до нее медленно, как яд, проникающий в кровь.
Гражданка Золотова, Зоя Петровна, обратилась в суд, с иском, о признании гражданина Золотова, Виктора Андреевича, ограниченно дееспособным, и назначение ее единственным попечителем. А дальше шли основания. Сухим юридическим языком там было пересказано все то, что мать уже месяц рассказывала всему городу.
Резкое ухудшение когнитивных функций после перенесенного инфаркта. Неспособность адекватно оценивать свои действия и управлять имуществом. И вишенка на торте, причина, по которой опекуном должна была стать именно мать, а не дочь.
Ввиду дестабилизирующего влияния на больного со стороны дочери, Золотовой Алисы Викторовны, ее неуравновешенного поведения и корыстных мотивов, выраженных в попытках оказания давления на отца, с целью получения доступа к его активам, это был нокаут. Мать перешла от сплетен и слухов, к официальным действиям. Она больше не довольствовалась общественным мнением.
Ей нужна была власть. Законная, неоспоримая власть над отцом и всем его состоянием. И она использовала все, что сделала за последний месяц, ложь, клевету, изоляцию Алисы, как фундамент для своего судебного иска.
Алиса была не просто изгнана из семьи. Ее пытались стереть юридически, лишить последнего права, право быть дочерью своего отца. Алиса сидела на кухне, а судебное уведомление, лежало на столе перед ней, как смертный приговор…
