* На юбилее моего отца он с гордостью спросил: «Дочка, как тебе новая машина, что мы подарили?» Я не сдержала слез…
Это была атака. Спланированная, холодная, жестокая атака на ее отца. И на нее.
Алису захлестнула ярость. Ледяная, всепоглощающая ярость, которая вытеснила и шок, и боль. Она снова прижалась к окну.
Она должна была получить доказательства. Она подняла телефон, выставила максимальный зум и нажала на запись. Качество было ужасным.
Звука почти не было слышно. Картинка была зернистой, дрожащей. Но на ней можно было разобрать их.
Ее мать, и Фадеева. Можно было увидеть, как они держатся за руки. Как он наклоняется, и что-то шепчет ей на ухо, а она смеется.
Этого было достаточно. Это было неопровержимое доказательство. Бомба, способная взорвать всю их лживую жизнь.
Она записала короткий, секунд на 30, ролик. Потом еще один. Спрятала телефон в карман и, стараясь не шуметь, бросилась к своей машине.
Она летела домой, не разбирая дороги. В голове был только один план, показать это видео отцу. Немедленно.
Он должен увидеть. Он должен все узнать. Про ее предательство.
Про ее многолетнюю ложь. Про то, что человек, которого он считал своим главным врагом, был любовником его жены. Это правда убьет его, но ложь убьет его еще вернее, только медленно и мучительно.
Она должна была его спасти. Она свернула на их улицу и еще издалека увидела это. То, чего там быть не должно.
У ворот их родительского дома стояла машина скорой помощи с включенными проблесковыми маячками. Синий свет, молчаливо, и страшно мигал в сером дне. Сердце Алисы ухнуло куда-то вниз.
Она бросила машину посреди дороги и побежала к дому. У калитки стояли соседи, перешептывались, с тревогой глядя на дом. Из дверей показались два санитара.
Они катили перед собой носилки. А на носилках, накрытой до подбородка одеялом, лежал ее отец. Его глаза были закрыты, лицо, серое, безжизненное.
А на крыльце, заламывая руки, стояла ее мать. Зоя. Она рыдала.
Громко на взрыт, так, чтобы слышали все соседи. Ее лицо было искажено горем. Идеальная маска страдающей жены.
«Что случилось?» — крикнула Алиса, подбегая к ней. Мать подняла на нее свои заплаканные глаза, и в них на секунду мелькнуло что-то похожее на триумф. Но это было лишь мгновение.
«Это ты, это все ты!» — закричала она, указывая на Алису пальцем, чтобы все соседи видели, кто здесь виновник. «Твои дикие обвинения. Твои нападки.
Ты довела отца. У него сердце не выдержало». «Стресс», — врач сказал, — «обширный инфаркт».
Она снова разрыдалась, прижимаясь к плечу подбежавшей соседки и бросая на Алису взгляды, полные ненависти и обвинения. Алиса стояла как вкопанная, глядя вслед уезжающей скорой, увозящей ее отца. В кармане лежал телефон с доказательством, которое должно было его спасти.
Но она опоздала. Ее мать оказалась на шаг впереди. Она не просто предала отца.
Она его уничтожила. И сделала Алису оружием этого уничтожения. Соседи смотрели на Алису с осуждением.
В их глазах она была монстром, дочерью, которая довела родного отца, до больничной койки. Мать, припав к плечу сердобольной соседки, продолжала свой спектакль, бросая в сторону Алисы, короткие, полные яда фразы, которые должны были услышать все. Я же говорила ему, не надо с ней связываться.
Она никогда не ценила его доброты. Деньги, только деньги ей нужны. Каждое слово было как пощечина.
Алиса не стала спорить. Спорить с матерью, на глазах у этой толпы, было бессмысленно. Она молча развернулась, дошла до своей машины и поехала в больницу.
Всю дорогу она повторяла про себя, что это неправда, что отец сильный, он справится. Она цеплялась за эту мысль, как утопающий за соломинку. Городская больница встретила ее запахом хлорки и страдания.
Алиса подбежала к регистратуре, назвала фамилию отца. Медсестра в окошке посмотрела на нее поверх очков и равнодушно сообщила, что Виктор Золотов в реанимации, состояние тяжелое, посещения запрещены. Но я дочь.
Алиса прижалась к стеклу окошка. Мне нужно его увидеть. Никого не пускают в реанимацию, девушка.
Ждите. Врач выйдет, когда сможет. Алиса, опустилась на жесткий больничный стол, в пустом коридоре.
Время остановилось. Она смотрела на белые крашенные стены, на облупившуюся плитку на полу. В кармане лежал телефон с видео, которое теперь казалось бесполезным.
Что толку от этого доказательства, если она не может показать его отцу? Через час из отделения вышла ее мать. Она уже не плакала. На ее лице была маска благородной скорби.
Она двигалась медленно, опираясь на руку какого-то мужчины в белом халате. Судя по всему, врача. Увидев Алису, Зоя остановилась.
Что ты здесь делаешь? Ее голос был тихим, но в нем звенела сталь. Тебе мало того, что ты уже натворила? Я хочу видеть отца. Тебе нельзя, отрезала мать.
Она посмотрела на врача, и тот согласно кивнул. Виктору Андреевичу сейчас нужен полный покой, авторитетно заявил врач, поправляя очки. Любой стресс, любое волнение, может стать для него фатальным.
Его жена права. Ваше присутствие сейчас крайне нежелательно. Он говорил с Алисой так, будто она была не дочерью пациента, а какой-то опасной сумасшедшей.
Мать стояла рядом, скорбно поджав губы. Она победила. Она получила полный, абсолютный контроль над ситуацией.
Она решала, кто может видеть отца, а кто – нет. Она контролировала всю информацию, которая до него доходила. Она стала его тюремщиком, а больничная палата – камерой.
«Я буду ждать», – упрямо сказала Алиса. «Жди», – равнодушно бросила мать, и под руку с врачом удалилась по коридору. Алиса просидела в больнице до позднего вечера.
Никто к ней так и не вышел. Она звонила на мобильной матери, но та не брала трубку. Она была полностью отрезана от отца.
Дома ее ждал Руслан. Он ходил по квартире из угла в угол, бледный и испуганный. «Я слышал, мне звонили, как Виктор Андреевич».
В реанимации глухо ответила Алиса, бросая сумку на стол. «Мать не пускает меня к нему». Она посмотрела на мужа и впервые за долгое время не почувствовала к нему ни злости, ни обиды.
Только холодное безразличие. Он был лишь слабым звеном в этой цепи, пешкой, которую ее мать с легкостью использовала в своей игре. «Это из-за меня», – прошептал Руслан.
«Если бы не этот долг». Дело не в долге, Руслан. Дело в Фадееве.
Она достала телефон и показала ему видео. Он смотрел на экран, на свою тещу, мило беседующую с врагом ее мужа, и его лицо вытягивалось от ужаса. «Я, я не знал», – пролепетал он.
«Клянусь, я не знал, что они, теперь знаешь», – Алиса убрала телефон. Но это уже ничего не меняет. Следующие несколько дней превратились в кошмар.
Алиса каждый день ездила в больницу и часами сидела в коридоре. Мать появлялась ненадолго, в сопровождении того же врача. Бросала на Алису уничтожающий взгляд и исчезала в дверях отделения.
Она разыгрывала роль идеальной, преданной жены. Приносила домашние бульоны, которые, разумеется, никто в реанимации есть не мог, разговаривала с медсестрами, раздавала шоколадки. Она создавала образ святой, страдающей женщины.
И одновременно с этим она вела войну. Телефон Алисы разрывался от звонков. Звонили родственники, друзья семьи.
И все они говорили одно и то же. Алиса, как ты могла? Кричала в трубку ее двоюродная тетка из другого города. Зоя все рассказала.
Требовать у отца деньги, когда он и так на нервах из-за твоего мужа-игрока. Довести его до инфаркта. «Мы от тебя такого не ожидали», – разочарованно говорил старый друг отца, с которым они дружили семьями.
Виктор в тебя душу вкладывал, а ты – из-за машины. Мать работала методично и безжалостно. Она обзвонила всех.
Всех до единого. И каждому рассказала свою версию событий. Версию, в которой Алиса была жадной, неблагодарной дочерью, которая из-за своего никчемного мужа и его долгов уложила отца в могилу.
Ложь была чудовищной, но она звучала правдоподобно, потому что исходила от убитой горем жены. И люди верили ей. Они хотели верить в простую и понятную историю, где есть хороший и плохой.
И мать с легкостью назначила Алису на роль плохой. Алиса пыталась оправдываться, что-то объяснять. Но ее никто не слушал.
Ее слова тонули в стене сочувствия к матери и осуждения к ней. Она стала изгоем. Пария.
Человеком, который предал собственную семью. На третий день, доведенное до отчаяния, Алиса решила пойти ва-банк. Она поехала к тете Вере, родной сестре отца.
Они всегда были близки. Тетя Вера, была женщиной простой, прямой, она не любила материнские и светские манеры, и всегда говорила то, что думает. Алиса надеялась, что хоть она ее выслушает.
Она застала тетю дома. Та встретила ее на пороге, скрестив руки на груди. Лицо ее было суровым.
Тетя Вер, начала Алиса с порога. Все не так, как говорит мама. Это все ложь.
Она все подстроила. Ложь? Тетя недоверчиво хмыкнула. А то, что твой прохиндей продал отцовский подарок, это тоже ложь? Нет, это правда, но, вот видишь.
Перебила ее тетя. С этого все и началось. Зойка мне звонила, плакала.
Говорит, ты отца совсем извела, требовала покрыть долги твоего мужа. Стыдоба. Это неправда.
Алиса почти кричала от бессилия. Послушай, у меня есть доказательства. Мама, она обманывает отца.
Уже много лет. Она достала телефон и протянула его тете. Посмотри.
Просто посмотри. Тетя Вера, с недоверием, взяла телефон. Она посмотрела на дрожащую, нечеткую картинку.
Нахмурилась, вглядываясь. Ну и что это? Какое-то кафе. Какие-то люди.
Ничего не разобрать. Это мама. С Фадеевым.
С врагом отца. Они любовники. Это все был их план.
Тетя Вера оттолкнула ее руку с телефоном. В ее глазах было недоверие, обрезгливая жалость. Алиса, ты в своем уме? Придумывать такое про родную мать? Фадеев, да Зойка его на дух не переносит, вся семья знает.
Ты совсем от горя с катушек съехала. Вместо того, чтобы отца поддержать, поливаешь грязью мать. Это видео, да что оно доказывает.
Мало ли с кем в кафе сидеть. Может по делам встретились. А ты уже напридумывала себе.
Она смотрела на Алису так, будто та была не в себе. Иди домой, дочка. Сказала она уже мягче.
Поспи, успокойся. Не накручивай себя. Зоя и так тяжело, а ты еще со своими фантазиями.
Алиса поняла, что проиграла. Мать и здесь ее опередила. Она не просто рассказала свою версию событий, она подготовила почву.
Она выставила Алису неуравновешенной, доведенной до отчаяния дочерью, способной на любую ложь, чтобы оправдать себя. И это размытое, нечеткое видео, теперь работало против нее. Оно было не доказательством вины матери…
