* На столе — записка… От прочинанного волосы дыбом стали!

Он молчал, опустив плечи.

— Дом можешь забрать, мне ничего не надо, — сказала она, наконец, кроме одного.

Она сделала глоток чая, поставила кружку на подставку и продолжила, глядя ему прямо в глаза.

— У мамы юбилей через месяц, семьдесят лет, она тебя любит как родного, не хочу, чтобы она знала о разводе. Сделай мне один подарок, побудь рядом этот месяц, без сцен, без холодности, просто как семья. Улыбнись за столом, принеси ей ее любимые пирожные, помоги с самоваром, а потом уходи, я не буду держать, только не рушь ей праздник…

Алексей кивнул, он не ожидал такой реакции, он шел на этот разговор как на расстрел, готовился к слезам, крику, швырянию чашек, а получил тишину, покой и просьбу, последнюю, но такую человечную, что стало невыносимо тяжело.

— Ты все уже решил, да? — тихо спросила она.

— Не сегодня, — ответил он, — но внутри, наверное, давно.

Она снова взяла кружку, согрела пальцы о керамику. За окном падал редкий майский дождь, капли стучали по подоконнику, как метроном чьей-то исчерпанной любви.

Следующий месяц прошел в странном, почти осязаемом состоянии, будто время застыло в нерешительности.

Ольга оставалась такой же внимательной и приветливой, как всегда. Когда к ним приезжали друзья, она шутила, смеялась, поддерживала разговоры, наполняя дом теплом и легкостью, но стоило гостям уйти, как она погружалась в свои мысли.

Вечерами она сидела у окна, глядя на темные очертания деревьев за стеклом.

Тишина окутывала ее, словно плащ. Она не плакала, не жаловалась, просто молчала, и в этом молчании было что-то глубокое, почти торжественное, как будто она разговаривала с кем-то невидимым.

Алексей же все чаще ловил себя на мысли, что ему не хочется брать телефон и звонить той, другой, ее голос, ее бесконечные жалобы и капризы, которые раньше казались милыми, теперь раздражали, как назойливый шум.

Он не мог понять, когда это началось, может, когда она в очередной раз потребовала внимания, которого он уже не хотел давать, или когда ее звонки стали казаться лишними, как помехи в радиоприемнике.

А дома? Дома было иначе. Спокойно, привычно, надежно, словно он вернулся в место, где все на своих местах, где не нужно притворяться или доказывать что-то…