* На мой 63-летний юбилей сын привез меня в деревню, высадил у разваленного дома и сказал…

«Мама, о чем ты?» Я снова посмотрела на сына. В его глазах был страх, но еще и непонимание. Может быть, он и правда не знал всех деталей.

Может, она и его обвела вокруг пальца. А может, просто предпочитал не знать. Это уже не имело значения.

Он был соучастником. «Я говорю о кредите, Дима», – произнесла я, отчеканивая каждое слово. – «О большом кредите?» «Который вы взяли в банке восемь месяцев назад.

Под залог моей квартиры. Под мою подпись, которую вы получили, когда я была в беспамятстве. Вы думали, я никогда не узнаю? Думали, я тихо умру здесь в этой развалюхе, а банк просто заберет мой дом за ваши долги?» Удар достиг цели.

Это было видно по тому, как Дима пошатнулся, словно его ударили под дых. Он посмотрел на Ольгу с ужасом и каким-то новым, горьким пониманием. Она не смотрела на него.

Она смотрела в землю, на свои дорогие туфли, испачканные деревенской грязью. Все их уловки, все их манипуляции рассыпались в прах. Они стояли передо мной обнаженные в своей жадности и лжи.

Маски были сорваны. Спектакль окончен. Так что, Дима, закончила я своим тихим, ровным голосом.

Вы все еще хотите, чтобы я позвонила юристу? Он не мог вымолвить ни слова. Он просто открывал и закрывал рот, как выброшенная на берег рыба. Ольга втянула голову в плечи.

Превратившись из хищницы в затравленного зверька. Пауза была долгой, тяжелой. В этой паузе умерла последняя капля моей материнской любви к нему.

Умерла и была похоронена здесь же у этого гнилого крыльца. «Уезжайте», — сказала я. Это был не приказ и не просьба. Это было простое утверждение факта.

Как идет дождь или наступила ночь? Они молча развернулись. Не глядя друг на друга. Словно марионетки, у которых обрезали ниточки.

Поплелись к своей дорогой, блестящей машине. Сели внутрь. Двигатель завелся уже не так яростно, а как-то устало.

Машина медленно, почти неуверенно, развернулась и покатила прочь по пыльной дороге. Я осталась одна на крыльце. Рядом со мной стояла миска с чищенной картошкой.

Мой обед. Моя новая жизнь. И воздух вокруг был удивительно чистым.

После их отъезда наступила тишина. Но это была уже другая тишина. Не мертвая и гнетущая, как в первый день, а спокойная и полная достоинства.

Я сварила свою картошку на печке. Она показалась мне самой вкусной едой на свете. Я ела медленно, сидя за своим отмытым столом, и смотрела в окно, которое я наконец-то смогла отбить от досок и вымыть.

За ним был мой заросший сад, и в нем, среди бурьяна, я увидела несколько уцелевших кустов пионов. Их темно-красные тугие бутоны вот-вот должны были раскрыться.

Я думала, что на этом все. Что они, раздавленные и разоблаченные, оставят меня в покое и будут пытаться как-то разгрести то, что сами натворили. Но я снова их недооценила.

Я забыла, что загнанный в угол зверь не ищет покаяния. Он ищет способ укусить в последний раз. Прошло около недели.

За это время я успела познакомиться со своим единственным соседом. Вернее, он сам пришел ко мне. Однажды утром я тащила из колодца ведро воды.

И тут услышала за спиной спокойный, низкий голос. «Давайте-ка, соседка, помогу». Не женское это дело, ворот крутить.

Я обернулась. Передо мной стоял высокий, сухой старик с седой бородой и невероятно ясными голубыми глазами. Он легко одной рукой докрутил ворот, подхватил ведро и поставил его на землю.

«Федор Кузнецов», — представился он, протягивая мне широкую мозолистую ладонь. «Живу вон в том доме, через два участка. Последний из могикан в этой деревне.

Мария Иванова». — ответила я, пожимая его крепкую руку. Так началось наше знакомство.

Федор, или дядя Федя, как он попросил себя называть, оказался бывшим председателем здешнего колхоза. Человек старой закалки, не многословный, но мудрый и основательный. Он не расспрашивал меня, как я здесь очутилась.

Он просто видел. Видел дорогую машину, которая привезла меня и уехала. Видел, как я одна, без помощи, пытаюсь обжиться в заброшенном доме.

И все понял без слов. Он стал мне помогать. То принесет несколько поленьев сухих дров, то поделится молоком от своей козы, то просто зайдет вечером посидеть на крыльце, поговорить о погоде, о видах на урожай.

Его молчаливое присутствие было для меня огромной поддержкой. Рядом с ним я не чувствовала себя одинокой. Я чувствовала себя в безопасности.

А потом грянул последний бой. Однажды утром, когда я поливала свои будущие пионы, я услышала гул машин. Не одной, а нескольких.

К моей деревне подъезжала целая кавалькада. Три легковые машины остановились у моего дома, и из них начали выходить люди. Я узнала их.

Моя двоюродная сестра Вера из Ивано-Франковска с мужем. Племянник покойного мужа Олег с женой. Еще какие-то дальние родственники, которых я видела только на похоронах и свадьбах.

А впереди них, как два полководца, вели свое войско Дима и Ольга. Дима выглядел еще хуже, чем в прошлый раз. Похудевший, с дергающимся веком…