* На мой 63-летний юбилей сын привез меня в деревню, высадил у разваленного дома и сказал…

Новость о кредите не сломала меня. Она меня закалила.

Словно меня окунули в ледяную воду, а потом сунули в огонь. И я не треснула, а превратилась в сталь. Все эти дни я думала, что борюсь за свое прошлое, за память, за справедливость.

Теперь я поняла, что борюсь за свое будущее. За право просто жить. Следующие несколько дней прошли в тумане, но это был не туман отчаяния, а туман предельной концентрации.

Я перестала замечать бытовые неудобства. Скрипучая кровать, холодная вода, скудная еда из найденных в погребе старых банок с консервацией. Все это отошло на второй, даже на третий план.

Мое тело двигалось на автомате, выполняя необходимую работу, а мозг работал четко и бесперебойно, как хорошо смазанный механизм. Я привела в порядок одну комнату, ту, где стояла печь. Выскребла ее дочиста.

Нашла на чердаке старый деревянный стол, отмыла его. Он стал моим штабом. Каждый вечер я поднималась на холм, и теперь это был не просто сеанс связи.

Это был военный совет. Я и Сергей Валерьевич. Он стал моими глазами и ушами там, в городе, в той жизни, которая для меня уже умерла.

Мария Петровна, мы подали заявление в прокуратуру по факту мошенничества, докладывал он мне своим спокойным, деловым голосом. Также я направил официальное уведомление в банк, приложив медицинские справки о вашем состоянии в период подписания договора. Банк обязан начать внутреннее расследование.

Хорошо, говорила я. Что дальше? А дальше, Мария Петровна, мы ждем. Первые снаряды уже полетели к цели. Просто занимайтесь своими делами.

Они сами себя проявят. И я занималась. Я нашла в сарае старую лопату и начала вскапывать небольшой клочок земли перед домом, очищая его от многолетних сорняков.

Работа была тяжелой, земля слежалась, корни бурьяна уходили глубоко. Но с каждым вырванным корнем я чувствовала, как освобождаю не только землю, но и свою собственную душу. Я выкорчевывала свое прошлое.

Свою слепую любовь, свою жертвенность. Это было больно, но необходимо. И вот, на пятый день после нашего разговора о кредите, громыхнуло.

Вечером, как обычно, я говорила с Сергеем Валерьевичем. Но в этот раз его голос звучал иначе. В нем была нотка сдержанного триумфа.

Ну что же, Мария Петровна, начал он без предисловий. Лед тронулся. Сегодня утром курьер доставил по вашему адресу заказное письмо с уведомлением.

Для вашего сына и его супруги. Я представила это. Утро.

Они пьют кофе на моей кухне, обсуждают, какого цвета заказать фасады. Звонок в дверь. Курьер.

Расписываются в получении, небрежно вскрывают плотный конверт, что в письме. Спросила я. Официальное уведомление от моего имени, как вашего законного представителя. В нем говорится о вашем полном и единоличном праве на квартиру.

О том, что любые попытки совершить с ней сделки будут пресекаться в судебном порядке. И что самое главное, в нем содержатся требования в течение 24 часов предоставить объяснение по поводу кредитного договора, заключенного, как мы утверждаем, мошенническим путем. Я молчала, вслушиваясь в его слова.

Но это еще не все, продолжил он. Сегодня же утром служба безопасности банка, получив мои документы, отреагировала. И отреагировала жестко.

Все счета, которым имел доступ ваш сын, включая кредитные карты и общие накопительные фонды, были заморожены до выяснения обстоятельств. Анатолий Борисович лично проконтролировал. Заморожены.

Какое точное слово. Их мир, построенный на моих деньгах, на моем обманутом доверии, покрылся ледяной коркой. Они пытались что-то сделать? Спросила я, уже зная ответ.

О да, усмехнулся юрист. Мне уже звонили из банка. Сначала примчался ваш сын.

Кричал, требовал, угрожал. Когда ему спокойно объяснили, что до окончания расследования по факту мошенничества он не получит ни копейки, он, говорят, побледнел и ушел. А через час в банк приехала его супруга.

Устроила истерику. Требовала позвать управляющего, кричала о правах потребителя, о том, что она подаст на банк в суд. Ей вежливо указали на дверь.

Их мир рушится, Мария Петровна. Быстрее, чем они ожидали. Я сидела на вершине холма, и ветер трепал мои волосы.

Я смотрела на свою заброшенную деревню, на темные силуэты домов, и не чувствовала злорадства. Я чувствовала, как восстанавливается нарушенный порядок вещей. Справедливость – это не месть.

Это просто возвращение всего на свои места. И тут мой телефон зазвонил снова. Номер Димы.

Я сбросила звонок Сергея Валерьевича и приняла вызов сына. «Мама! Что ты наделала?» Это был не голос моего Димы. Тот мягкий, чуть снисходительный тон, которым он говорил со мной последние годы, исчез.

Это был визг. Высокий, срывающийся, полный животного ужаса. Я молчала.

«Ты с ума сошла?» Нам пришли какие-то бумаги от адвоката. Банк заблокировал все карты. Все.

У нас денег нет даже на продукты. Ты что, решила нас по миру пустить? Он задыхался от ярости и паники. На заднем плане я слышала всхлипывание Ольги.

Не тихие, горькие рыдания. А громкие, демонстративные, истеричные вопли. «Ты понимаешь, что ты делаешь?» Кричал он.

Ольге плохо. Ей нельзя волноваться. А ты из-за своего старческого маразма решила нам жизнь сломать.

Я ничего не делала, Дима, ответила я тихо и спокойно. Этот контраст между его криком и моим шепотом казалось оглушил его.

Он замолчал. «Это все сделали вы. Ты и твоя жена.

Что, что мы сделали? Мы тебе подарок сделали. Дом купили. А ты нам вот так отплатила? Вы пытались украсть мою квартиру, Дима.

Вы взяли под нее кредит, пока я умирала от болезни. Вы бросили меня здесь, чтобы я ничего не узнала, пока банк не отберет мой дом. Вот что вы сделали…