На мой 63-летний юбилей сын привез меня в деревню, высадил у разваленного дома и сказал…

Я подошла к крыльцу, машинально обходя гнилую ступеньку. Поставила свою сумку на уцелевший край. Мой взгляд скользил по этому убожеству, но он был уже далеко, в моей светлой, чистой трехкомнатной квартире на Крещатике.

В той самой квартире, где сейчас, наверное, Ольга уже прикидывает. Какого цвета шторы повесить в моей бывшей комнате? В моей? Ключевое слово. Именно этот убогий, сиротливый вид дома-калеки заставил меня вспомнить то, о чем я сама старалась не думать все эти годы, чтобы не искушать судьбу.

Я вспомнила слова покойного мужа, Николая. Мы сидели на этой же кухне, за десять лет до его ухода, и он, серьезный, не по-домашнему строгий, положил передо мной документы. «Маша», — сказал он тогда, глядя мне прямо в глаза, — «я завтра иду к нотариусу и переписываю свою долю на тебя.

Полностью. Чтобы ты была единственной хозяйкой». Я тогда замахала руками, мол, зачем Коля, мы же семья, у нас сын растет.

А он покачал головой, сын сыном, а жизнь длинная. Всякое бывает. Ты у меня одна, и я должен быть уверен, что у тебя всегда будет свой угол.

Твой, а не чей-то еще. Я тогда не придала этому большого значения, но сделала, как он просил. И после его смерти все документы были оформлены на меня, Марию Петровну Иванову.

Единственного и полноправного собственника. Дима об этом не знал. Он был уверен, что квартира общее наследство, которое со временем само собой перейдет к нему.

Я никогда его не разубеждала. Зачем? Мне казалось это мелочностью, недоверием к родному сыну. Как же я ошибалась.

А потом было второе воспоминание. Еще более важное. Лет пять назад мне пришло извещение о наследстве.

Умерла моя троюродная тетка из Полтавы, которую я видела один раз в жизни. В глубоком детстве. Одинокая, бездетная, она оставила мне свою скромную однокомнатную квартиру.

Я поехала туда, все оформила. Продала ее, не торгуясь, за те деньги, что предложили первые же покупатели. И всю сумму положила в банк.

На отдельный счет. Сберегательный. Я ни слова не сказала Диме и Ольге.

В тот момент они как раз брали большой кредит на новую машину, и я знала, что случится, если они узнают о моих деньгах. Они не будут украдены. Нет.

Они просто растворятся. На неотложные нужды, на статус, на будущее.

Как растворялась моя пенсия, мои старые сбережения, мое здоровье. И я промолчала. Не из жадности.

А из инстинкта самосохранения, который, как я думала, во мне давно атрофировался. Этот счет был моим неприкосновенным запасом. Моей последней линией обороны, о которой никто не знал.

Эти мысли пронеслись в голове не туманными образами, а четкими, ясными фактами. Словно кто-то включил свет в темном чулане, и я увидела все инструменты. Что у меня есть? Я открыла свою сумку.

Дима, видимо, собирал ее сам, в спешке. Старый махровый халат, тапочки, полотенца, кусок хозяйственного мыла. И на самом дне, среди этого нехитрого скарба, лежал мой спаситель.

Старенький кнопочный телефон, который Ольга презрительно называла «бабушкафоном». Они купили мне его несколько лет назад, чтобы я была на связи. Самый простой, без интернета, без лишних функций.

Они и не подозревали, что в его памяти сохранены номера, которые сейчас были для меня важнее всего на свете. Я нажала на кнопку. Батарея была почти полная, я всегда держала его заряженным, по старой привычке.

Но на экране не было сигнала сети. Сердце, до этого момента бившееся ровно и холодно, на секунду ёкнуло. Неужели все зря? Я огляделась.

Деревня была в низине. Нужно было подняться выше. Недолго думая, я пошла по заросшей тропинке, прочь от дома, вверх по склону небольшого холма.

Ноги путались в репейнике, ветки хлестали по лицу. Но я не замечала. Я шла, глядя на экран телефона, как на компас.

И вот, на самой вершине холма, там, где стояла одинокая кривая береза, появились две слабые полоски сигнала. Достаточно. Я нашла в записной книжке номер.

Анатолий Борисович. Банк. Анатолий Борисович, управляющий отделением, ровесник моего Николая.

Он знал меня ещё с тех пор, как мы вместе с мужем открывали наш первый вклад. Я нажала вызов. Гудки.

Длинные, тягучие. Алло, раздался в трубке знакомый. Чуть усталый голос.

Анатолий Борисович, здравствуйте. Это Иванова, Мария Петровна. Мой голос прозвучал ровно, без единой дрожащей ноты.

Я сама себе удивилась. Мария Петровна? Добрый день. Чем могу помочь? В его голосе проскользнуло удивление.

Я не звонила ему лично уже много лет. Анатолий Борисович, мне нужно, чтобы вы сделали несколько вещей. Срочно.

Прямо сейчас, если возможно. Я вас слушаю. Первое.

Заблокируйте, пожалуйста, все доверенности и доступы к моим счетам, выданные на имя моего сына, Иванова Дмитрия Николаевича. Всё, без исключений. На том конце провода повисла пауза.

Вы уверены, Мария Петровна? Абсолютно, отрезала я. Второе. Все мои пенсионные начисления, которые приходят на общую карту, прошу немедленно перенаправить на мой личный сберегательный счет. Тот, который я открывала пять лет назад.

Вы помните? Да-да, конечно, помню. Будет сделано. И третье.

Полностью закройте ему доступ к просмотру баланса по моим вкладам. Полная финансовая изоляция. С этой минуты все операции по моим счетам только с моего личного подтверждения.

Личного. Я вас понял, Мария Петровна. Все будет исполнено в течение часа.

Спасибо, Анатолий Борисович. Всего доброго. Я нажала отбой.

Первая часть плана была запущена. Теперь вторая. Я нашла другой номер.

Сергей Валерьевич. Юрист. Он помогал мне с оформлением наследства тетки.

Молодой, толковый, очень дотошный специалист. Он ответил почти сразу. Сергей Валерьевич, здравствуйте.

Это Мария Иванова. Мы с вами работали по Полтавской квартире. Мария Петровна, конечно, помню вас.

Здравствуйте. Что-то случилось? Случилось, спокойно ответила я. Мне нужна ваша помощь. Речь идет о моей квартире на Крещатике.

Мне необходимо официально подтвердить мое единоличное право собственности и подготовить документы, которые исключат любые посягательства на нее со стороны третьих лиц. Включая моего сына. Юрист помолчал секунду, обрабатывая информацию.

Я понял. Вы хотите полностью обезопасить вашу собственность. Это разумно…