* — Мы подобрали тебя из детдома, чтобы ты служила нам, а не чтобы ты рот раскрывала. Заорала свекровь Еве..
Списывающая стерва. А вот свекра твоего, Сергея, покойного, я уважала. Хороший был человек.
Не то что она». Она снова полезла в свою сумку. На этот раз она достала что-то завернутое в старую тряпицу.
Она развернула ее. На ее ладони лежала небольшая металлическая шкатулка. Старая, почерневшая от времени, с тяжелым навесным замком без ключа.
Шкатулка была на удивление тяжелой. «Вот», сказала Мария, протягивая шкатулку Ольге. «Это тоже тебе».
«Что это?» прошептала Ольга. Мария посмотрела ей прямо в глаза. Ее взгляд был серьезным и значительным.
«Твой свекор дал мне это много лет назад. Перед самой своей смертью». Он сказал, «Мария, сохрани.
И отдай это Ольге, если моя жена когда-нибудь покажет свою истинную, жестокую натуру». Ольга взяла в руки тяжелую, холодную шкатулку. Она не знала, что внутри.
Но в этот момент, сидя на холодной скамейке, униженная и разбитая, она впервые за эту бесконечную ночь почувствовала нечто похожее на надежду. Флигель Марии Ивановны был полной противоположностью дому Ивановых. Маленькая комнатка, старенький, но чисто вымытый дощатый пол, накрытый цветастым домотканным ковриком.
Железная кровать с просевшей сеткой и горой подушек. Стол у окна, на котором стояла герань в глиняном горшке. Пахло сушеными травами и чем-то еще, неуловимо домашним, забытым.
Уютом. Безопасностью. Ольга вошла, держа в одной руке ключ от этой комнаты, а в другой – тяжелую металлическую шкатулку.
Она поставила ее на стол. Шкатулка глухо стукнула по деревянной поверхности. Это был единственный предмет из ее прошлой жизни, который сейчас находился с ней.
Предмет, который не принадлежал Ивановым. Мария принесла ей кружку горячего чая с чабрецом и тарелку с нарезанным хлебом и сыром. «Поешь», – сказала она неприказным, а заботливым тоном.
«Сил тебе еще много понадобится». Ольга послушно отпила чай. Он обжигал, но это было приятное тепло, разгонявшее внутренний холод.
Она не притронулась к еде. Все ее мысли были прикованы к этому черному металлическому ящику. Она взяла его в руки, потрясла.
Внутри что-то глухо перекатилось. Не звенело, как монеты. Просто один тяжелый сдвиг с места на место.
Замок был массивным, ржавым. Без ключа? Ключа от него не было, сказала Мария, будто прочитав ее мысли. Сергей сказал, если понадобится, ты сама придумаешь, как открыть.
Сказал, ума у тебя хватит. Странно было слышать эти слова. Сергей Иванов, ее свекор.
Она помнила его уже больным, тихим стариком, который редко выходил из своей комнаты. Он почти не разговаривал с ней, только иногда смотрел долгим, каким-то печальным взглядом. Она всегда думала, что он ее презирает, как и все в этом доме.
А он, оказывается, думал о ней. Доверял ей. Когда Мария ушла к себе в дом, Ольга осталась наедине со шкатулкой.
Это стало ее наваждением. Она должна была ее открыть. Она осмотрела замок со всех сторон.
Старый, но крепкий. Она попробовала поддеть душку шпилькой, которую нашла на полке, бесполезно. Попробовала отжать крышку кухонным ножом, который принесла Мария вместе с едой.
Лезвие только погнулось. Время шло. Солнце поднялось выше, его лучи падали на пол комнаты, рисуя светлый квадрат.
А Ольга все сидела над шкатулкой, как над каким-то древним артефактом, который хранил ответ на все вопросы. Что там могло быть? Деньги? Сергей был человеком состоятельным. Он мог оставить ей какую-то сумму на черный день.
Документы на недвижимость? Какое-нибудь завещание, которое отменяло бы волю Татьяны. Эта мысль заставила ее сердце биться чаще. Это было бы спасением.
Днем снова пришла Мария. Она принесла тарелку горячего супа и выглядела встревоженной. «Новости есть», — сказала она, присаживаясь на краешек кровати.
Я в магазин ходила. Встретила там Светлану из третьего дома. Ольга подняла на нее глаза.
Светлана была главной сплетницей их улицы. «Татьяна твоя уже поработала», — продолжала Мария, хмурясь. Всему свету растрепала.
«Что у тебя нервный срыв случился? Что ты набросилась на нее и на Дмитрия, угрожала всех порезать?» — говорит, волосы ты себе сама в припадке отстригла. А потом стала деньги требовать, шантажировать бедного депутата. Мол, они полицию вызвали, чтобы тебя в лечебницу отправить, но ты сбежала.
Ольга слушала, и стены маленькой комнаты начали на нее давить. Татьяна не просто выгнала ее. Она уничтожала ее имя, переписывала реальность.
В глазах всего Киева, в котором они жили, Ольга теперь была не жертвой, а сумасшедшая, опасной истеричкой. Ее репутация, которой у нее и так почти не было, теперь была растоптана и втоптана в грязь. Любое ее слово теперь будет восприниматься как бред сумасшедший.
Татьяна отрезала ей все пути к отступлению, лишила ее даже права на правду. «Так что ты там сиди, не высовывайся пока», — заключила Мария. — Пусть буря уляжется.
Когда соседка ушла, Ольгу охватила новая волна отчаяния, но на этот раз оно было другим. Злым. Яростным.
Она снова посмотрела на шкатулку. Теперь она должна была ее открыть не из любопытства. Она должна была найти там оружие.
Что-то, что могло бы противостоять лжи Татьяны. Она пошла в сарайчик Марии. Там, среди старого садового инвентаря, она нашла то, что нужно, тяжелый молоток и толстую, крепкую отвертку.
Вернувшись в комнату, она положила шкатулку на пол, на старый половик, чтобы не повредить доски, вставила острие отвертки в щель у петли замка и ударила по рукоятке молотком. Глухой удар. Еще один.
И еще. Она колотила со всей силы, вкладывая в каждый удар всю свою боль, унижение и ярость. Металл подавался медленно, со скрипом.
Наконец, после очередного, особенно сильного удара, раздался громкий треск. Петля замка отлетела в сторону. Ольга отбросила инструменты.
Руки ее дрожали. Она опустилась на колени перед шкатулкой. Несколько секунд она просто смотрела на нее, боясь поднять крышку.
А что, если там ничего нет? Что, если это просто старая коробка, которую больной человек отдал соседке на хранение? Она медленно, с замиранием сердца, подняла тяжелую крышку. Внутри не было ни пачек денег, ни юридических документов в толстых папках. На дне, на подкладке из выцветшего бархата, лежало что-то одно.
Всего один предмет. Это была старая, пожелтевшая от времени фотография. Ольга взяла ее в руки.
На снимке были двое. Женщина и мужчина. Женщину она узнала сразу, хотя видела ее лишь на единственном крошечном, истертом фото из ее детдомовского личного дела.
Те же большие, немного грустные глаза, та же линия губ, те же скулы. Это была ее биологическая мать. Молодая, невероятно красивая.
А рядом с ней, обнимая ее за плечи так нежно и собственнически, стоял мужчина. Он смотрел не в объектив. Он смотрел на женщину рядом с собой.
И в его взгляде было столько тепла, столько обожания, столько неоспоримой, всепоглощающей любви, что у Ольги перехватило дыхание. Это был Сергей Иванов, ее свекор. Ольга сидела на полу, на старом коврике, и смотрела на фотографию.
Мир вокруг перестал существовать. Не было ни флигеля Марии, ни унижения прошлой ночи, ни страха перед будущим. Была только эта карточка в ее руках.
Вся ее жизнь, все ее 35 лет, строились на одной простой и понятной истории. Она – сирота. Ивановы – благодетели.
Они увидели ее в детском доме, пожалели и взяли в семью. Дали ей крышу над головой, еду, фамилию. За это она должна была быть благодарна, служить им, терпеть.
Это был ее долг. Эта история была фундаментом ее существования, объяснением всего, что с ней происходило. И вот этот фундамент треснул и рассыпался в пыль от одного взгляда на старую фотографию.
Она провела пальцем по лицу матери. Потом по лицу Сергея Иванова. По его руке на плече ее матери.
Это не был жест мимолетного знакомства. Это был жест близости, интимности. Взгляд, которым он смотрел на нее, не оставлял никаких сомнений.
Это была любовь. В голове стали всплывать обрывки воспоминаний. Тихий больной свекор, который смотрел на нее с непонятной тоской.
Его слова, переданные Марией. «Отдай это Ольге, если моя жена когда-нибудь покажет свою истинную, жестокую натуру». Он знал.
Он знал, на что способна Татьяна. И он хотел защитить Ольгу. Но почему? Почему именно ее? Она была не просто случайной сироткой.
Она была связана с этой семьей гораздо раньше, чем ее привезли из детдома. Связана через свою мать, через любовь своего свекра. Внутри начало зарождаться подозрение, настолько дикое и чудовищное, что она боялась даже дать ему оформиться в мысль.
Но фотография в ее руках не давала ему исчезнуть. Она кричала об этом. Ей нужно было поговорить с Дмитрием.
Это было безумием. Она была изгнанницей, сумасшедшей шантажисткой. Приближаться к нему было опасно.
Но она должна была. Она должна была увидеть его реакцию. Увидеть его глаза, когда он посмотрит на этот снимок.
Мария помогла ей. Ее всевидящее окно снова сослужило добрую службу. Дмитрий твой каждый день в обед в кафешку за углом ходит, сообщила она вечером.
Один. Сидит там, кофе пьет. Видать, от мамочки своей отдыхает.
На следующий день Ольга была там. Она надела старую кофту Марии, натянула на свою изуродованную голову платок. Она сидела за столиком в самом дальнем углу кафе, спиной ко входу, и ждала.
Сердце колотилось так сильно, что отдавало в висках. Дмитрий пришел, как по расписанию. Он выглядел уставшим и раздраженным.
Заказал эспрессо и сел за столик у окна, уставившись в телефон. Он не ждал встречи с ней. Он был уверен, что она где-то прячется, раздавленная и побежденная.
Ольга встала и подошла к его столику. Она молча положила фотографию на стол перед ним, лицевой стороной вверх. Он поднял глаза, и на его лице промелькнуло раздражение.
Он хотел что-то сказать, наверное приказать ей убираться. Но потом его взгляд упал на фотографию. Реакция была мгновенной.
Он замер. Цвет сошел с его лица. Он смотрел на снимок, потом на Ольгу, потом снова на снимок.
Его рука, державшая чашку с кофе, дрогнула. Он узнал. Он сразу все понял…
