— Мы подобрали тебя из детдома, чтобы ты служила нам, а не чтобы ты рот раскрывала. Заорала свекровь Еве..
Она сидела спиной к ним, но знала, что они там. Это придавало ей сил. Ровно в назначенное время в кафе вошел Петров.
Он нес в руке объемистый черный кейс. Он нервно огляделся и быстро подошел к столику Ольги. «Одна?» – прошипел он.
Ольга кивнула. «Где карта?» Она достала из кармана какую-то старую, пустую карту памяти, которую ей дал Соколов, и положила на стол. Петров схватил ее, не разглядывая, и сунул в карман.
Затем он положил на стол папку с бумагами. «Подписывай». Ольга взяла ручку.
Ее рука слегка дрожала, но на этот раз от возбуждения, а не от страха. Она сделала вид, что читает, а затем расписалась на всех страницах. Петров выхватил у нее папку, проверил подписи, кивнул.
Вот, он подвинул черный кейс к ней по столу. Здесь все, как договаривались. «Бери и убирайся из этого города.
И чтобы я тебя больше никогда не видел». Он уже собирался встать и уйти. Но Ольга остановила его.
Она не прикоснулась к кейсу. Она медленно поднялась со своего места. Все ее тело было натянуто, как струна.
Она посмотрела прямо на него. И ее голос, усиленный акустикой зала, прозвучал громко и отчетливо, заставив обернуться посетителей за соседними столиками. «Депутат Петров, я не буду молчать за ваши грязные деньги».
Петров замер. Его лицо исказилось от ужаса. Он понял, что это ловушка.
Ольга повысила голос, чтобы ее слышал весь зал. «Я не возьму эту взятку. И вы не заставите меня молчать».
В этот момент она услышала тихие, но частые щелчки. Это работал Костя. Из своего угла он, как снайпер, ловил каждый кадр.
Перепуганное лицо Петрова, кейс с деньгами на столе, папка с документами, рука Ольги, решительно отталкивающая кейс. Петров рванулся к выходу, опрокинув стул. Он бежал как преступник, пойманный на месте преступления.
А Ольга стояла посреди зала, и все взгляды были прикованы к ней. В этот момент она больше не была жертвой. Она была обвинителем, и ее суд только начинался.
Когда они вышли из кафе, адреналин все еще бил в висках. Соколов был в восторге. Костя, фотограф, молча передал ему карту памяти из своего аппарата, кивнул и быстро растворился в толпе.
«У нас есть все», — сказал Соколов, его глаза горели. Лицо, деньги, момент передачи. Это — политический труп.
На следующее утро фотография была на главной странице того же новостного портала. Снимок был шедевром. Он был сделан с идеального ракурса.
На переднем плане — растерянное, искаженное паникой лицо депутата Петрова. На столе перед ним — полуоткрытый черный кейс, из которого виднелись пачки денег. И Ольга, стоящая над ним, с гордо поднятой головой и рукой, застывшей в решительном жесте отказа.
Заголовок был коротким и убийственным, цена молчания. Депутат Петров делает предложение, от которого смогли отказаться. Взрыв был оглушительным.
На этот раз не было никаких намеков и недомолвок. Было прямое обвинение, подкрепленное неопровержимым доказательством. К обеду скандал обсуждал весь Киев.
Региональные телеканалы подхватили новость. В пресс-службе Петрова что-то невнятно лепетали про спланированную провокацию и монтаж, но фотография говорила сама за себя. Карьера депутата, выстроенная на лозунгах о честности и порядке, рушилась на глазах, как карточный домик.
Ольга чувствовала пьянящий вкус первой настоящей победы. Она нанесла удар, и удар достиг цели. Она думала, что Татьяна будет в ярости.
Она не представляла, насколько. Татьяна не стала звонить или угрожать. Она не стала вступать в публичную перепалку.
Она начала войну. Тотальную войну на уничтожение. Первый удар пришелся туда, где Ольга его не ждала.
Много лет, чтобы иметь хоть какую-то отдушину и свои, пусть и крошечные, деньги, она несколько раз в неделю работала помощником в библиотеке в местной школе. Это была тихая, спокойная работа, которую Татьяна ей милостиво позволяла, потому что это не мешало ее основным обязанностям в доме. Это был ее маленький островок нормальной жизни.
Телефонный звонок раздался в доме Марии. Звонила директор школы, женщина, которую Ольга знала много лет. Голос у нее был испуганный и извиняющийся.
«Ольга, деточка, прости», – начала она без предисловий. «Я не знаю, что у вас там стряслось, но мне только что звонили из управления образования. Намекнули на твою психическую нестабильность».
Ольга похолодела. «Что? Какую еще нестабильность?» «Сказали, что ты представляешь угрозу для детей». Голос директора дрожал.
«Сказали, что если я тебя не уволю по собственному желанию сегодня же, у школы будут большие проблемы, проверки, аттестации. Ты же понимаешь, я не могу рисковать». Ольга все понимала.
Рука Татьяны была длинной. У нее везде были свои люди. Она не просто уничтожала репутацию Ольги в кругу знакомых, она делала ее изгоем на официальном уровне.
«Я все поняла, Анна Ивановна. Пишите приказ об увольнении». Она положила трубку.
Это было больно. Татьяна отняла у нее единственное место, где она не чувствовала себя прислугой. Второй удар последовал через несколько часов.
К калитке Марии подошел мужчина в строгом деловом костюме. Он официально представился судебным приставом и вручил Ольге запечатанный конверт. Внутри был судебный запрет.
Официальная бумага с гербовой печатью, запрещающая Ольге Андреевне Сидоровой приближаться к дому Ивановых и к членам их семьи, Дмитрию и Татьяне, ближе чем на сто метров. В качестве основания указывались агрессивное поведение, угрозы и попытки шантажа, подтвержденные заявлением в полицию, которое подал на нее Петров. Это был нокаут.
Татьяна не просто сменила замки. Она возвела между Ольгой и ее прошлой жизнью стену, укрепленную законом. Теперь любое ее появление на их улице могло быть расценено как нарушение судебного предписания.
Она стала преступницей в глазах закона. Вечером Ольга сидела в своей комнатке в полном оцепенении. Радость победы над Петровым испарилась.
Татьяна была куда более опасным противником. Она не паниковала. Она наносила ответные удары, холодно, расчетливо, по самым больным местам.
Она загоняла Ольгу в угол, лишая ее работы, денег, репутации и даже права свободно передвигаться по Киеву. Она снова была одна, изолированная, беззащитная. На следующий день она решила забрать из школы свои немногочисленные личные вещи.
Книгу, которую читала, чашку, сменную обувь. Она договорилась с директором, что придет после уроков, чтобы не встречаться ни с кем из детей или учителей. Школа была пустой и тихой.
Она тихо прошла в библиотеку, собрала свои вещи в пакет. Она чувствовала себя воровкой в месте, где проработала столько лет. Когда она уже собиралась уходить, дверь тихо скрипнула.
На пороге стояла Светлана, одна из учительниц, женщина ее возраста, с которой у них были неплохие, хоть и не близкие отношения. Светлана выглядела напуганной. Она быстро зашла внутрь и прикрыла за собой дверь.
«Ольга, привет», прошептала она. «Я видела в новостях, это ужас, что они с тобой делают. Весь Киев гудит.
Никто, конечно, не верит в твою нестабильность. Все понимают, чьих это рук дело. Спасибо, Света», – устало ответила Ольга.
«Но это уже не важно». «Важно», – твердо сказала Светлана. Она нервно оглянулась на дверь и протянула Ольге большую, пыльную папку из плотного картона.
«Вот, возьми». Ольга удивленно посмотрела на папку. «Что это?» «Я не знаю, поможет ли это», – зашептала Светлана.
«Мой отец был архитектором. Он умер пять лет назад, а я все не могу разобрать его архив. Вчера, когда я услышала про твое увольнение, я почему-то вспомнила, что он когда-то работал с Ивановыми.
Я всю ночь рылась в его бумагах и нашла это». Ольга открыла папку. Внутри лежали старые, пожелтевшие листы ватмана.
Это были чертежи, планы. Она присмотрелась к штампу в углу. Проект загородного дома семьи Ивановых.
Та самая дача, на которую Татьяна так не любила ездить. Дача, построенная больше тридцати лет назад. «Я не знаю, что здесь может быть полезного», – сказала Светлана, но вдруг.
Она взяла один из листов и ткнула пальцем в графу подписей в самом низу чертежа. «Вот. Смотри».
Ольга наклонилась. В графе «Главный подрядчик» стояла размашистая, уверенная подпись и аккуратно напечатанная рядом фамилия. Сидоров Н. П. Ольга, непонимающе посмотрела на Светлану.
Н. П. Это не Сергей. Его звали Сергей Максимович. Правильно, кивнула Светлана, ее глаза серьезно блеснули.
Это не он. Это Николай, Николай Петрович Сидоров, родной брат Татьяны. Ольга смотрела на подпись, и в голове медленно начало складываться что-то новое.
Николай Сидоров. Брат Татьяны. Она почти ничего о нем не знала.
За все 15 лет в доме Ивановых она видела его всего пару раз, на каких-то семейных торжествах, много лет назад. Он был тихим, незаметным мужчиной, который всегда держался в тени своей властной сестры. Татьяна никогда о нем не говорила, а если и упоминала, то с плохо скрываемым презрением.
Неудачник, как-то бросила она за ужином. Было известно только, что у них какие-то давние счеты, и они почти не общаются. Но 30 лет назад, судя по документам, он был главным подрядчиком на строительстве дачи.
Это означало, что он знал этот дом как свои пять пальцев. Каждый гвоздь, каждая доска прошли через его руки. Ольга вернулась к Марии с пыльной папкой под мышкой.
Она рассказала ей о своей находке. Мария нахмурилась, вспоминая. Николай, помню его, конечно.
Тихий такой, вечно виноватый. Татьяна его всю жизнь шпыняла. Он вроде как в долг у Сергея брал на какой-то свой бизнес, прогорел, а потом этот долг строительством дачи и отрабатывал.
Сергей тогда его пожалел, дал работу. А Татьяна злилась, что он брату помогает. Мысль о даче не давала Ольге покоя.
Этот дом, который Татьяна так не любила. Она почти никогда туда не ездила, говорила, что там плохие воспоминания. После смерти Сергея дача и вовсе стояла заброшенной.
Дмитрий пару раз ездил туда с друзьями на шашлыки, но не более. Дом стоял там в лесу под Киевом, тихий, забытый, хранящий свои тайны. Если Сергей Иванов хотел что-то спрятать от своей жены, то лучшего места было не найти.
Туда надо попасть, сказала Ольга твердо. Как? Вздохнула Мария. Замки там наверняка сменены сто раз…
