Мужчина в отчаянии привез 90-летнюю знахарку из глухой деревни к угасающей жене, а едва она коснулась ее живота, то отшатнулась в шоке и произнесла слова, от которых все похолодели…

В ней растет новая жизнь, голос травницы дрогнул. Мать находится между мирами, защищая дитя. Оксана ахнула, прижав ладонь ко рту.

Иван медленно опустился на край кровати, не в силах осмыслить услышанное. «Это невозможно!» Он потряс головой, словно пытаясь прогнать наваждение. Нам говорили о бесплодии.

У Любови была химиотерапия два года назад, она. «Я знаю, что вижу!» Велеслава снова положила руку на живот Любови. «Это ранний срок, но жизнь уже бьется!» И мать чувствует это, даже находясь в забытии.

Ее тело сражается не только за себя, но и за дитя. Иван поднялся, его лицо исказилось от внезапного гнева. «Если это какой-то трюк, чтобы вытянуть из меня деньги!» «Проверь!» Спокойно ответила Велеслава.

«Сделай тест на беременность. Только быстрее, нам нельзя терять время!» Оксана, не дожидаясь указаний, выбежала из комнаты. Тишину нарушало лишь мерное пиканье аппаратов и тяжелое дыхание Ивана.

Он смотрел на спокойное лицо жены, не смея поверить в услышанное, и одновременно цепляясь за эту невозможную надежду, как утопающий за соломинку. Положительный, Иван смотрел на тест в руках Оксаны, не веря своим глазам. «Как это возможно?» «Выйдем!» Велеслава кивнула в сторону двери.

Ей нужен покой. В коридоре, подальше от комнаты больной, она остановилась у окна. Солнце уже поднялось высоко, заливая сад золотистым светом.

«Это древнее знание, почти забытое в вашем мире», начала Велеслава тихо. Во все времена люди знали, что нет силы мощнее материнского инстинкта. Женщина, вынашивающая дитя, способна на то, что недоступно обычному человеку.

Но Любовь умирает, Иван провел рукой по лицу. Ее иммунная система атакует собственные ткани. Как она может защищать ребенка, если не может защитить себя? Есть два пути, Велеслава смотрела не на него, а куда-то вдаль, словно видела то, что скрыто от обычного зрения.

Первый – попытаться спасти ее, пожертвовав ребенком. Второй – попытаться сохранить обоих, но риск гораздо выше. Она повернулась к нему, и в ее глазах отразилась глубокая печаль.

«Ты должен решить, спасать одну жизнь или рискнуть обеими. Я не могу сделать этот выбор за тебя». Иван почувствовал, как земля уходит из-под ног.

Всю свою жизнь он привык к четким решениям, к логическим выводам на основе имеющихся данных. Но здесь, в этом сумеречном коридоре между жизнью и смертью, логика не работала. Как? Как это работает? Он пытался найти опору в понимании процесса.

Вы говорите о материнском инстинкте, но ведь это просто гормоны, нейромедиаторы. Называй это как хочешь, Велеслава пожала плечами. Наука дает имена процессам, но не меняет их сути.

Ты сам это знаешь, Иван Дмитриевич. Разве ты не видел чудеса в своей лаборатории? Клетки, которые вдруг начинают делиться иначе, мутации, которые невозможно предсказать. Она коснулась его руки, и это прикосновение обожгло как лед.

Послушай свое сердце. Оно мудрее ума. Два года назад кабинет доктора Зорина тонул в приглушенном свете настольной лампы.

За окном падал снег, укрывая Киев белым одеялом, создавая иллюзию тишины и покоя. Но внутри этой комнаты царило напряжение, густое и осязаемое. Мне очень жаль, Зорин снял очки, протирая их салфеткой, словно оттягивая момент, когда придется снова встретиться взглядом с пациентами.

Последний курс химиотерапии вызвал необратимые изменения. Шансы на естественное зачатие стремятся к нулю. ЭКО возможно, но риски с учетом истории болезни.

Спасибо, доктор, Любовь поднялась с таким спокойствием, что Иван вздрогнул. Ее лицо, осунувшееся после болезни, но все еще прекрасное, застыло маской. Мы поняли.

Всю дорогу домой она молчала, глядя в окно на проплывающие мимо огни города. Только дома, в спальне, когда она машинально расчесывала волосы перед зеркалом, ее рука вдруг замерла. «Я не смогу дать тебе семью, которую ты заслуживаешь», — сказала она, не оборачиваясь.

Иван подошел сзади, обнял ее за плечи, встречаясь с ней взглядом в зеркало. «Мне нужна только ты», — его голос звучал твердо, без тени сомнения. «Остальное неважно».

«Твоя мать так не считает», — горькая усмешка искривила ее губы. «Династия Кравченко должна продолжаться». К черту династию, Иван развернул ее к себе.

«Посмотри на меня, Любовь. Если тебе нужен ребенок, мы усыновим. Если нет, значит нет.

Я люблю тебя, а не гипотетических детей». Она посмотрела ему в глаза, и в ее взгляде мелькнула тень надежды. «Ты уверен?» «Абсолютно».

Но через неделю, на семейном ужине, устроенном Ариной в честь юбилея свадьбы Ивана и Любови, его уверенность подверглась испытанию. Мать выглядела безупречно. Строгое черное платье подчеркивало ее все еще стройную фигуру бывшей балерины.

Волосы, собранные в безукоризненный пучок, отливали серебром в свете хрустальных люстр. Два года она подняла бокал с шампанским. «Поздравляю вас, дети мои.

Надеюсь, следующий тост мы поднимем за внука». Любовь застыла с вилкой в руке. Иван напрягся, положив ладонь на руку жены под столом.

«Мама, мы уже обсуждали это», – начал он, но Арина перебила его. «Конечно, обсуждали. Но время идет.

Тебе 33, Иван. Твой отец в этом возрасте уже воспитывал сына. У нас другие приоритеты», – улыбкой Любови казалось приклеенной.

«Карьера, компания Ивана». «Карьера?» Арина приподняла идеально выщипанную бровь. «Дорогая моя, самая важная карьера для женщины – материнство.

Особенно для женщины, связавшей свою жизнь с таким родом, как наш». Иван видел, как побелели костяшки пальцев Любови, жимавшей салфетку. «Мама, давай сменим тему», – его тон стал ледяным.

«Хорошо», – неожиданно легко согласилась Арина, отпевая из бокала. «Но позволь дать тебе материнский совет, Иван. Мужчина твоего положения должен думать о наследниках.

Если твоя избранница не может их дать, возможно, стоит подумать о…» «Достаточно». Иван поднялся так резко, что стул опрокинулся. «Еще одно слово, и мы уходим».

«Не горячись, сынок», – Арина промокнула губы салфеткой. «Я просто беспокоюсь о будущем нашей семьи. Если династия Кравченко прервется из-за бесплодной невестки…» Любовь поднялась, ее лицо было смертельно бледным.

«Простите, мне нехорошо», – она направилась к выходу, но у двери обернулась. «Знаете, Арина Павловна, настоящая семья – это не кровь и гены. Это любовь и выбор быть вместе.

Иван выбрал меня со всеми моими недостатками. А вот выбрали ли вы когда-нибудь кого-то кроме себя – большой вопрос». Тишина, воцарившаяся после ее ухода, звенела от невысказанных слов и застарелых обид.

Иван сидел у постели Любови, держа ее безжизненную руку в своей. Оксана сменила капельницу и тихо вышла, оставив их наедине. За окном сгущались сумерки, превращая сад в размытое черно-синее пятно.

«Я знаю, ты где-то там», – прошептал он, поднося ее пальцы к губам. «И я знаю, что ты борешься. За себя.

За нашего ребенка». Он помолчал, слушая тихое пиканье мониторов, единственное свидетельство, что жизнь еще теплится в этом истощенном теле. «Я верю в тебя, в нас, в нашего ребенка», – его голос дрогнул.

«Помнишь, как ты говорила, что большие открытия начинаются с иррационального прыжка в неизвестное? Я готов прыгнуть, Любовь. Ради тебя. Ради вас обоих».

Монитор вдруг издал более громкий сигнал, сердцебиение на мгновение участилось, словно она услышала его. Иван замер, боясь дышать, но ритм снова стал ровным и редким. Он просидел так всю ночь, погруженный в воспоминания и надежды.

О том, как они встретились. О ее смехе, звучавшем, как серебряный колокольчик. О ее уме, остром, как бритва и гибком, как ива.

О ее руках, таких нежных и одновременно сильных. О том, как она никогда не сдавалась, даже когда все вокруг опускали руки. Сквозь приоткрытую дверь он слышал, как Велеслава что-то тихо рассказывает Оксане на кухне.

Травница с удивительной быстротой освоилась в огромном доме, словно жила здесь всегда. Она не пыталась лечить Любовь сразу же, как ожидал Иван. Вместо этого она наблюдала, изучала, чувствовала.

«Нельзя вмешиваться, не поняв ритм болезни», — объяснила она. «Это как танец, нужно уловить темп, прежде чем вступать». Утром, когда первые лучи солнца коснулись подоконника, Иван принял решение.

Он нашел Велеславу в зимнем саду, она стояла среди растений, будто беседуя с ними. «Делайте все, что нужно», — сказал он без предисловий. «Я хочу спасти их обоих».

Она повернулась, и на ее лице отразилось удовлетворение, словно она и не ожидала другого ответа. «Путь будет долгим», — предупредила она. «И тебе придется довериться тому, что нельзя объяснить с помощью твоей науки».

«Я готов». «Тогда начнем», — Велеслава достала из кармана маленький мешочек, похожий на тот, что носила на шее. «Это первое, что мы должны сделать.

Положи ей под подушку. Травы помогут установить связь между матерью и дитя». Иван взял мешочек.

Он был теплым, словно живым, и пах чем-то знакомым, но неуловимым. «Я буду готовить отвары», — продолжила Велеслава. «Оксана будет давать их через зонд.

Пока только для поддержания сил. Настоящее лечение начнется в полнолуние, через три дня». Телефон Ивана зазвонил, нарушая хрупкое равновесие момента…