Миллионер пригласил бывшую невесту на свою свадьбу, чтобы утереть нос и показать чего добился за 6 лет. Но когда она появилась на церемонии — ОЦЕПЕНЕЛ…

Телефон снова завибрировал. Шестой раз за утро. «Александр». Она не брала трубку. С той ночи на балконе, с того телефонного звонка Анастасии, прошла неделя. Неделя метаний, сомнений, бессонных ночей. Неделя, за которую она приняла самое тяжёлое решение с тех пор, как решила родить и растить детей одна. «К чему ты веришь?» — спрашивала она себя, складывая одежду в чемодан. «Его словам? Или своему опыту?» Опыт кричал: «Беги!» Беги, пока он снова не выбрал карьеру вместо вас. Пока дети не привязались слишком сильно. Пока ты сама не начала верить в эту сказку о воссоединённой семье. Что знала она наверняка? Что Анастасия угрожала разрушить его бизнес. Что у Рудневых были связи, чтобы это сделать. Что рано или поздно он окажется перед выбором. Снова. И что тогда? Снова шесть лет, один на один с болью, только теперь эта боль удвоена, умножена на двоих детей, которые уже начали называть его папой. Нет. Только не снова. Только не её дети.

Она достала из шкафа шкатулку — простую деревянную коробочку, купленную на базаре во Львове. Внутри хранилось всё, что осталось от её прежней жизни. Несколько фотографий, где они с Александром смеются, обнявшись на фоне КНУ. Засушенная роза с первого свидания. Записка, написанная его почерком: «Буду любить тебя, пока не остановится Днепр». Пустые слова. Днепр всё ещё тёк, а любовь остановилась где-то над Атлантикой, на полпути в Лондон. «Мама?» — голос Алеши вырвал её из воспоминаний. Он стоял в дверях, прижимая к груди потрёпанного плюшевого медведя — единственную игрушку, которую взял из дома Александра в тот день, когда они познакомились с Бонни. «Мы правда уезжаем?» Она присела на корточки, оказавшись на одном уровне с сыном. «Да, солнышко. Мы едем к бабушке Гузель. Помнишь, как там хорошо летом? Река, лес, свежие пироги на завтрак». «А папа?» — в глазах стояли непролитые слёзы. «Он поедет с нами?» Она сглотнула ком в горле. Всего месяц. Всего месяц понадобился Александру, чтобы стать папой в их жизни. Читать сказки перед сном, собирать конструктор, учить кататься на велосипеде. Все те маленькие, бесценные моменты, которые он пропустил за шесть лет, он пытался уместить в тридцать дней лихорадочного отцовства. «Нет, малыш. Папа останется в Киеве. У него здесь… дела».

Алеша нахмурился, обрабатывая информацию с той недетской серьёзностью, которая всегда пугала Людмилу. «Он нас забудет?» — спросил он тихо. «Как тогда, когда уехал в Лондон?» Её сердце сжалось. Откуда он это знает? Она никогда… «А мама Александра?» Конечно. Ольга Павловна проводила с внуками всё свободное время, наверстывая упущенные годы, рассказывая им истории семьи Воронцовых. Историю, частью которой они были, хотела Людмила этого или нет. «Не думаю, что он вас забудет», — она осторожно подбирала слова. «Но знаешь, взрослые иногда запутываются. И им нужно время, чтобы разобраться в себе». «Как тебе сейчас?» — спросил Алеша неожиданно. «Ты запуталась, мам?» Она замерла, поражённая детской проницательностью. Да, она запуталась. Впервые за шесть лет растерялась, не зная, какое решение правильное. Бежать, чтобы защитить детей от потенциальной боли? Или остаться, дать им шанс на полноценную семью? И рискнуть их сердцами? «Немного», — призналась она, притягивая сына к себе. «Но я точно знаю одно: что бы ни случилось, я всегда буду с вами. Всегда». Он кивнул, принимая это обещание так, как мог принять только ребёнок, выросший с абсолютной уверенностью в материнской любви. «А Бонни?» — вдруг спросил он. «Мы больше не увидим Бонни?» Собака. Эта проклятая золотистая собака, с которой дети успели подружиться, которая лизала их ладошки и засыпала, положив голову на колени Машеньки. Ещё одна привязанность, ещё одна ниточка, которую придётся оборвать. «Может быть, когда-нибудь», — начала она, но осеклась, услышав шаги в коридоре.

Машенька стояла, прислонившись к дверному косяку. Её лицо, обычно оживлённое, сейчас было замкнутым. Та же маска, которую Людмила видела в зеркале каждое утро на протяжении шести лет. «Папа всё равно уедет, да?» — произнесла девочка с обезоруживающей прямотой, на которую способны только дети и очень старые люди. «Как в той сказке про принцессу, которую все бросают». Сердце Людмилы оборвалось. Старая татарская сказка, которую рассказывала бабушка Гузель, о принцессе, чей отец уходил на войну, обещая вернуться, но никогда не возвращался. Сказка о потере, об ожидании, о верности обещаниям. «Нет, солнышко», — она протянула руку к дочери. «Просто мы…» «Врёшь», — отрезала Машенька, и в этом слове было столько детской боли, столько разочарования, что Людмила физически пошатнулась. «Ты говорила, что взрослые всегда держат обещания. А папа обещал, что больше не уедет». «Детка, это мы уезжаем», — попыталась объяснить Людмила. «Папа остаётся здесь». «Значит, мы его бросаем?» — требовательно спросила девочка. «Как та злая королева из мультика?» Людмила прикрыла глаза. Как объяснить трёхлетнему ребёнку сложность взрослого мира? Как рассказать о страхе, недоверии, годах одиночества? О том, что иногда нужно отрезать, чтобы сохранить? Что иногда любовь — это не только объятия и сказки на ночь, но и защита от будущей боли?

Поезд до Львова отправлялся в 15:40 с Центрального вокзала Киева. Три часа до отъезда. Три часа, чтобы собрать остатки жизни в две сумки и чемодан. Три часа, чтобы оставить позади город, где родились её дети, где она построила карьеру переводчика с нуля, где встретила единственного мужчину, которого когда-либо любила. Странно, как мало вещей на самом деле имело значение. Игрушки, книги, одежда. Всё это было лишь внешней оболочкой их жизни. Настоящие сокровища нельзя было упаковать: Алешин смех, когда он кормил уток в парке; Машенькины первые шаги, сделанные навстречу новогодней ёлке; вечера, когда они втроём сворачивались клубочком под одним одеялом, читая сказки и придумывая истории.

Телефон снова завибрировал. На этот раз имя на экране было другим. Ольга Павловна. Мать Александра. Людмила колебалась мгновение, а затем нажала «ответить». «Людочка», — голос пожилой женщины звучал встревоженно. «Это правда? Вы уезжаете?» Значит, Александр рассказал матери. Конечно, рассказал. В конце концов, она была бабушкой его детей — той самой бабушкой, которая только-только нашла внуков и теперь снова их теряла. «Да, Ольга Павловна», — Людмила старалась говорить спокойно. «Мы едем к моей маме во Львов. На лето. Детям будет полезно». «Не лги мне, девочка», — перебила её старшая Воронцова. «Не мне. Я вижу всё насквозь. Ты бежишь. Как бежала я, когда умер его отец. Только я бежала в работу, а ты — в другой город». Людмила промолчала. Что она могла возразить? Проницательность Ольги Павловны всегда пугала её. Эта женщина, прошедшая через потерю мужа, через одинокое материнство, через годы борьбы, видела в ней отражение собственной судьбы. «Ты боишься, что он снова вас оставит», — продолжила Ольга Павловна. «Боишься, что выберет карьеру, деньги, эту… Анастасию. Боишься довериться». «А вы бы не боялись?» — вырвалось у Людмилы. «После всего? После шести лет в одиночку?» «Боялась бы», — неожиданно согласилась женщина. «Ещё как боялась бы. Но знаешь, что я поняла за свою жизнь? Что иногда нужно дать человеку шанс. Не ради него. Ради себя». «Я не могу рисковать их сердцами», — покачала головой Людмила, хотя собеседница не могла её видеть. «Они только нашли отца. Привязались к нему. Что будет, если он снова выберет свою карьеру? Свои деньги? Если Руднев действительно разрушит его бизнес, как долго Саша будет играть в примерного отца, прежде чем возненавидит нас за свой крах?»…