Миллионер пригласил бывшую невесту на свою свадьбу, чтобы утереть нос и показать чего добился за 6 лет. Но когда она появилась на церемонии — ОЦЕПЕНЕЛ…

«Воронцов!» — произнёс он с холодной яростью. «Если это какая-то шутка, то она очень, очень неудачная». Александр выпрямился. Годы, проведённые в Сити, научили его держать удар. Но сейчас на кону стояло нечто большее, чем деловая репутация. «Это не шутка, Виктор Иванович», — он говорил спокойно, хотя внутри всё дрожало. «Я сам только что узнал». «И ты веришь?» — Руднев презрительно кивнул в сторону Людмилы. «Этой женщине? У неё есть доказательства? Документы? Тесты ДНК?» Машенька начала тихонько плакать, испуганная громкими голосами и напряжением, разлитым в воздухе. Людмила подхватила её на руки, прижала к себе. «Ш-ш, куколка, всё хорошо!» — она шептала на татарском, древние слова утешения, которые переходили от матери к дочери в их роду испокон веков. «Балакай, ерогем! Мое маленькое сердечко, всё будет хорошо!»

Анастасия рассмеялась резким, неестественным смехом. «Потрясающе! Теперь ещё и национальный колорит. Может, станцуешь нам, цыганочка? Перед тем, как вымогать деньги?» Людмила закрыла глаза, чувствуя, как острая боль пронзает грудь. Те же слова, тот же тон — всё это она слышала всю жизнь. В школе, когда другие дети дразнили её за «неправильную» фамилию. В университете, когда профессор удивлялся её успехам: «Надо же, и татарочки бывают умными!» На собеседованиях, когда её спрашивали, не помешает ли вера работать по выходным. «Не смей плакать!» — шептал голос бабушки в её голове. «Не доставляй им этого удовольствия!» Она открыла глаза и встретилась взглядом с Анастасией. «Меня зовут Людмила Хакимова», — произнесла она чётко. «Я выпускница факультета международных отношений КНУ, владею пятью языками и воспитываю двоих прекрасных детей. Я заслуживаю уважения хотя бы потому, что я — человек». Её слова повисли в воздухе — простые, но такие весомые, что даже Руднев на мгновение замолчал.

«Ты обещал нам миллионы», — процедил Руднев, снова обращаясь к Александру. «Связи в Лондоне, контракты с арабами. И что теперь? Всё псу под хвост из-за какой-то…» «Осторожно», — голос Александра стал ледяным. «Следите за словами, Виктор Иванович!» Руднев прищурился. «Ты понимаешь, с кем связался, мальчик? Я могу уничтожить тебя одним звонком. Твой фонд, твои инвесторы, твоя репутация — всё обратится в прах». Александр почувствовал, как что-то древнее просыпается в нём — защитная ярость, готовность драться за своё. Гены охотников, живших в оленьих шкурах, когда предки Рудневых ещё не научились добывать огонь. «Возможно», — кивнул он. «Но сегодня я узнал, что у меня есть дети. И это бесконечно важнее любых денег и связей».

«Саша!» — воскликнула Анастасия, хватая его за лацкан пиджака. «Опомнись! Ты бросаешь меня, нашу свадьбу, наше будущее из-за…» «Из-за этого?» Он аккуратно отстранил её руки. «Прости, Настя. Свадьбы не будет». Звук пощёчины прорезал воздух. Щека Александра горела, но боль отрезвляла. За годы в финансовом мире он привык к цифрам, графикам, прогнозируемым рискам. Сейчас он шагал в неизвестность и странным образом впервые за много лет чувствовал себя живым.

Руднев шагнул вперёд, его лицо побагровело. «Я уничтожу тебя, щенок! Ты вылетишь из списка успешных людей, из Сити, тебя не примут ни в один приличный дом. Ты закончишь как бомж!» Александр смотрел на него и вдруг понял: призрак отца Руднева, советского цехового мастера, так и не отпустил сына, несмотря на все миллиарды. Страх бедности гнал его всю жизнь, как бешеная собака, не позволяя остановиться и просто жить! «Знаете, Виктор Иванович», — он почти улыбнулся, — «бояться стоит не бедности. Стоит бояться пустоты. Той, что остаётся, когда деньги не приносят счастья».

Аудитория ахнула. Никто не смел так говорить с Рудневым. Человеком, чьё состояние оценивалось в треть годового бюджета небольшой европейской страны. «Ты пожалеешь об этом», — прошипел олигарх, разворачиваясь. «Пойдём, Анастасия. Немедленно». Но Анастасия, неожиданно для всех, осталась стоять на месте. «Папа», — произнесла она тихо, — «почему ты всегда решаешь за меня?» Руднев застыл, словно его ударило током. «Что, прости?» «Я спросила», — в её голосе появилась странная твёрдость, — «почему ты всегда решаешь за меня? Кого любить, с кем дружить, за кого выходить замуж». Александр смотрел на неё с удивлением. За три года отношений он ни разу не видел, чтобы Анастасия перечила отцу. «Потому что я знаю, что для тебя лучше», — отрезал Руднев. «А теперь идём». «Нет», — Анастасия покачала головой. «Прости, Саша, не так я представляла нашу свадьбу. Но знаешь», — она бросила взгляд на Людмилу и детей, — «может, оно и к лучшему. Я хотела удачный брак, а ты, кажется, любишь её до сих пор». Она повернулась к гостям. «Спасибо, что пришли. Свадьбы не будет. Но банкет оплачен, наслаждайтесь фуршетом». И, высоко подняв голову, Анастасия Руднева пошла прочь, оставив отца задыхаться от бессильной ярости.

«А теперь объясни мне», — тихо произнёс Алеша, дёргая мать за руку, — «этот дядя правда наш папа?» Гости разбрелись по территории усадьбы. Некоторые действительно отправились к накрытым столам, другие собирались небольшими группами, обсуждая скандал века. Людмила опустилась на колени, оказавшись на уровне глаз сына. «Да», — она кивнула. «Это ваш папа». «Почему он с нами не жил?» — спросил мальчик серьёзно. «Он нас не любил?» Александр, стоявший рядом, почувствовал, как простой детский вопрос ударил под дых сильнее, чем любые угрозы Руднева. «Он не знал о вас», — мягко ответила Людмила. «Он уехал очень далеко, когда вы ещё были… очень маленькими. В моём животике». Алеша нахмурился, обрабатывая информацию. «А теперь он будет с нами жить?» — спросил он с неожиданной практичностью. «У нас мало места. Ему придётся спать на диване. Или купить раскладушку».

Людмила не выдержала и рассмеялась, чувствуя, как напряжение последних часов выходит с этим смехом. Смех прозвучал так неожиданно и так искренне, что Александр вдруг понял: он скучал по этому звуку все шесть лет. По смеху, который не был социальной вежливостью или реакцией на удачную шутку, а просто выражением чистой радости жизни. «Алешенька!» — она обняла сына. «Это очень сложно. Взрослые всё усложняют. Нам нужно сначала поговорить». Машенька, всё ещё вцепившаяся в её платье, вдруг протянула руку и дотронулась до щеки Александра. «Почему ты плачешь?» — спросила она, глядя на него огромными глазами цвета горького шоколада, глазами Людмилы. «Потому что я счастлив», — ответил он искренне. «И очень, очень расстроен, что не знал о вас раньше». «Это как когда получаешь мороженое, но роняешь его», — уточнила девочка философски. «Счастье и расстройство вместе?» Александр не выдержал и рассмеялся сквозь слёзы. Эта пятилетняя девочка только что описала всю его жизнь одной детской метафорой. «Да», — кивнул он. «Очень похоже». «Люда», — он повернулся к ней, — «нам действительно нужно поговорить. Мы можем уйти отсюда?» Она кивнула, подхватывая Машеньку на руки и беря Алешу за руку. «Ваша машина?» — спросила она практично. «К чёрту машину», — он покачал головой. «Пойдём на автобусную остановку. Как в старые времена, помнишь?» И тогда, словно преодолев невидимый барьер, он протянул руку и почти робко коснулся её щеки — лёгким, невесомым прикосновением, от которого у обоих перехватило дыхание.

Шесть лет и девять месяцев назад, Шевченковский парк. «Представляешь, как мы будем жить через десять лет?» — спросила Людмила, лёжа на растелённом пледе и глядя в вечернее небо. «Я хочу дом. Небольшой, просто наш. С садом, где растут яблони, как у бабушки в селе». Александр лежал рядом, их мизинцы соприкасались. Почти невинное прикосновение, от которого бежали мурашки по коже. «А я хочу, чтобы у нас было двое детей», — он повернул голову, встречаясь с ней взглядом. «Мальчик и девочка». «Почему именно так?» — улыбнулась она. «Дочка будет похожа на тебя», — он произнёс это с такой уверенностью, что у неё перехватило дыхание. «С твоими глазами. И характером». «И ты не боишься?» — она засмеялась. «Двух упрямых Хакимовых женщин в доме?» «Это будут Воронцовы женщины», — пожал он плечами. «И нет, не боюсь. Я хочу, чтобы наши дети были сильными. Как ты». Она перевернулась на бок, подпирая голову рукой и изучая его лицо так серьёзно, словно пыталась запомнить каждую черточку. «А если не получится?» — спросила она тихо. «Если мы не сможем позволить себе этот дом? Если будет тяжело?» Он сорвал травинку и задумчиво покрутил её между пальцами. «Знаешь, я думаю, счастье не в том, чтобы жить без проблем, а в том, чтобы решать их вместе с тем, кого любишь». Она улыбнулась той особенной улыбкой, которую приберегала только для него. И он подумал, что ради этой улыбки готов свернуть горы. «Ты очень мудрый, Саша Воронцов», — она тронула его щеку кончиками пальцев. «Для парня с экономического». «А ты очень красивая, Людмила Хакимова», — он перехватил её руку и прижал к губам. «Для девушки с дипломатического». Они рассмеялись — легко, беззаботно, как могут смеяться только очень юные и очень влюблённые люди, уверенные, что весь мир лежит у их ног, а будущее будет только светлым. Над Киевом зажигались первые звёзды. Впереди была целая ночь, целая жизнь, и они были уверены, что проведут её вместе.

«Помнишь Шевченковский парк?» — спросил Александр, когда они сели в автобус. Дети устроились у окна, заворожённо глядя на проплывающий мимо город. «Помню», — кивнула Людмила. «Мы мечтали о доме с яблоневым садом. И о двоих детях — мальчике и девочке». Она слабо улыбнулась. «Жизнь иногда исполняет желания очень странным образом». Он осторожно накрыл её руку своей. Она не отстранилась. «Я этого не заслуживаю», — произнёс он тихо. «Ты вырастила их одна. Справлялась совсем… А я…» «Ты сделал выбор», — она пожала плечами. «Я тоже. Мы оба должны жить с последствиями». Он посмотрел на детей. Своих детей, которых не знал до сегодняшнего дня. Чудо, воплощённое в плоти и крови. Его второй шанс на настоящую жизнь. «Я не прошу ничего, на что не имею права», — сказал он тихо. «Но я хочу быть частью их жизни. Если ты позволишь». Людмила долго смотрела в окно, на проносящийся мимо Киев. Город, который видел их влюблёнными студентами, который был свидетелем их расставания и который теперь наблюдал их воссоединение. «Знаешь…», — наконец произнесла она, — «мой дедушка говорил: “Иски дус дошман булмас”. Старый друг врагом не станет». «Что это значит?» — спросил он, заворожённый мелодичностью незнакомых слов. «Это значит, что у нас всех есть второй шанс», — она повернулась к нему. «Даже у тебя, Саша Воронцов».

Машенька, словно почувствовав важность момента, вдруг запела тонким детским голоском колыбельную на смеси украинского и татарского, которой Людмила укачивала их по вечерам. Песня о звёздах, о любви матери, о дороге домой. Автобус ехал по вечернему Киеву. Внутри него — мужчина, женщина и двое детей. Не совсем обычная семья, но, возможно, именно та, которая должна была существовать всегда. «Ойга кайтык», — прошептала Людмила, когда Машенька закончила петь. «Что это значит?» — спросил Александр. «Пойдём домой», — она улыбнулась. «Туда, где нас ждут яблони». И он подумал, что шесть лет, проведённые в погоне за миражами, привели его, наконец, к настоящей жизни. К настоящему дому. К настоящей любви.

Квартира Людмилы встретила их запахом корицы и мятного чая — ароматами детства, которые она привезла из дома бабушки во Львове как самое ценное наследство. Тесные комнаты были наполнены светом — не от дорогих светильников, а от детских рисунков на стенах, потрёпанных книжек с загнутыми страницами и растений, тянущихся к окнам. Здесь каждая вещь имела свою историю, свою душу. Александр остановился на пороге, словно боясь нарушить хрупкое равновесие этого мира. Мира, построенного без него, вопреки ему, несмотря на все трудности, которые он никогда не узнает полностью. «Проходи», — Людмила сняла куртку с плеч Машеньки. «Это теперь и…», — она запнулась. «Не дом, конечно. Но место, где живут твои дети».

Алеша разглядывал Александра с нескрываемым любопытством естествоиспытателя, обнаружившего новый вид. В его взгляде не было ни обиды, ни предубеждения. Только жажда понять неизведанное. «А у тебя есть машина?» — спросил он без предисловий, усаживаясь на потёртый диван и болтая ногами в носках с супергероями. «И ты правда живёшь в Лондоне? А там правда все ходят с зонтиками, как Мэри Поппинс?» Александр сел рядом, оставляя между ними расстояние — не слишком близко, чтобы не испугать, но и не слишком далеко, боясь упустить каждое мгновение. «Да, есть машина», — ответил он, стараясь говорить спокойно, хотя сердце грозило выпрыгнуть из груди. «И да, я жил в Лондоне. Но там не все ходят с зонтиками. Хотя дождей действительно много». «А Биг-Бен видел?» — глаза мальчика загорелись. «Мы с мамой смотрели мультик про Паддингтона, там был Биг-Бен». «Видел, конечно», — кивнул Александр. «Даже забирался внутрь. Там огромные часовые механизмы, представляешь? Колёса размером с человека». «Вау!» — Алеша подпрыгнул на месте. «Машка, слышишь? Внутри Биг-Бена колёса, как человек!»..