Маша на похороні бабусі помітила як мама ховала в труні якись пакунок. Тихенько забрала його, а коли заглянула всередину ЗАЦІПЕНІЛА …

Это был единственный выход, который она в тот момент видела. Другого просто не было и не могло быть. Нина Ивановна не переставала упрекать дочь в том, что она сотворила, даже уговаривала разузнать о судьбе девочки.

Но когда, поддавшись уговорам матери, Надежда Викторовна, которая и к тому моменту все до чертиков надоела, все-таки решила узнать, что же стало с ее дочерью, получила от директора детского дома внятный и очень жесткий ответ. «Вы отдали ребенка?» Строго воскликнула директор. «Отдали.

Ну вот и все. Чего вы теперь от нас хотите? Вашу девочку удочерили несколько недель назад. Больше я вам ничего сказать не могу».

После этого Надежда успокоилась, да и у Нины Ивановны стало на душе гораздо легче. Вот, значит, как сложилась судьба нашей Елизаветы. Вздыхала она, сжимая в руках кольцо.

Заботливая и любящая бабушка потратила большую часть своих накоплений на то, чтобы заказать его у ювелира специально для внучки. «Это же твой первенец», — приговаривала она, поглаживая дочери живот. «И мой тоже, наша девочка.

Как же все-таки хорошо, что я тебя уговорила ее оставить. Как только она подрастет, я вручу ей этот подарок, семейную реликвию, это же так важно». Раньше я этого не понимала, но с возрастом вот такая сентиментальная стала.

Для Нины Ивановны стало настоящей трагедией то, что дочь отказалась от ребенка, а Надежда будто бы и вовсе не переживала по этому поводу. Она даже не скрывала своей радости, что избавилась от баласта, потому что спустя некоторое время забеременела снова. И опять ребенок оказался не нужен отцу.

То, что дочь у нее горемычная, Нина Ивановна уже давно поняла. «Ну а что поделать?», — вздыхала она. «Время сейчас такое, никому ничего не нужно, а мужикам так тем более.

Но это не повод от детей-то отказываться. Видишь, как оно все вышло. Ты свою больную малышку отвергла, а добрые люди ее пригрели, одарили любовью и заботой.

И ты бы так могла, тем более что врач сразу сказала, велика вероятность того, что во взрослом возрасте патология не даст о себе знать. А ты отказалась. Теперь уже больше никогда свою дочурку-то не увидишь.

Так уж распорядилась судьба». «Все, мама, хватит!», — воскликнула Надежда, у которой просто больше не было сил слушать все эти ахи, вздохи и причитания. «Что сделано, то сделано.

Если ты хочешь знать, что я чувствую, то знай, я ни о чем не жалею. Мне теперь еще вторую поднимать, а как ты сама понимаешь, хрен редьке не слаще. Попадались бы мне мужики нормальные, может быть, я бы по-другому ко всему этому относилась.

А так, может быть, даже и хорошо, что все так сложилось. Этой девочке в новой семье будет лучше, чем со мной, я бы все равно не потянула. Нет у меня ни денег, ни сил, чтобы обеспечивать больному ребенку достойное условие существования».

Нина Ивановна хранила эту тайну всю свою жизнь, а Надежда решила похоронить ее вместе с ней. С того самого последнего разговора мать больше ни разу не поднимала эту тему, знала, что дочь отреагирует болезненно и не хотела лишний раз ее травмировать. Свои эмоции и переживания по поводу всего случившегося Нина Ивановна излагала в маленьких записках, которые заботливо складывала в конверт, что-то типа личного дневника.

Она не думала, что когда-нибудь Маша найдет их и прочитает, а после потребует у матери объяснений. В голове у девушки не укладывалось, как такое вообще возможно, как мать могла бросить своего ребенка на произвол судьбы. Вместо разговора между матерью и дочерью разгорелся страшный скандал.

Когда Маша показала Надежде Викторовне бабушкины записки и потребовала, чтобы та подробно ей рассказала о событиях давно минувших дней, женщина рассверепела. «Это ты так болеешь, да?», – возмущенно воскликнула она. «С кровати встать не можешь, что даже в институт не пошла, вот, значит, для чего ты осталась дома, да, чтобы по вещам шариться? Не лезь ни в свое дело, уж кого-кого, а тебя эта история точно не касается.

И не смей трогать бабушкины вещи, я их выкинуть собиралась, а ты уже успела пошариться везде, где только можно. Кто тебе вообще дал право лезть в мою жизнь? Вот когда побудешь в моей шкуре, окажешься на моем месте, тогда, может быть, поговорим. Но я очень надеюсь, что с тобой ничего подобного никогда не случится, и ты не узнаешь, что такое, когда у тебя родился больной ребенок, которого тебе предстоит растить одной».

Ничего другого Маша от матери и не ожидала, когда Надежда Викторовна решала вопросы как-то иначе, кроме как посредством скандала. Девушка дала себе слово, что найдет свою родную сестру. Как только убедилась в том, что она существует, пообещала себе, что обязательно встретится с Елизаветой и расскажет ей о том, какая у них замечательная была бабуля, которая ее очень любила.

«Да как бы не так!», восклицала Надежда Викторовна. «Думаешь, спустя столько лет твоя сестрица будет рада тебя видеть, встретит с распростертыми объятиями, с хлебом да солью? Наивная! Плевать она на тебя хотела! Девочка даже не знает о твоем существовании, а ты собралась там что-то выяснять, искать ее. Совести у тебя нет…