Кардиохирург заплатила БРОДЯГЕ за уборку на могиле мужа… А приехав через неделю, обомлела, ЧТО пришлось увидеть вместо уборки
Она положила на стол папку с безукоризненно оформленными бумагами. «Хорошо», — кивнула Тамара. «Готовим ребенка к операцию».
Полина лежала на операционном столе, маленькая, бледная, с прозрачной кожей, сквозь которую просвечивали голубоватые вены. Тамара склонилась над ней. «Не бойся, маленькая.
Я все исправлю». «Я не боюсь», — тихо ответила девочка. «Вы же знаете, как починить сердце.
Если вы друг дяди Лари, значит, я вам верю». Тамара улыбнулась сквозь маску. «Отдыхай.
Когда проснешься, тебе будет легче дышать». Анестезия подействовала быстро, веки Полины дрогнули и закрылись. Тамара выпрямилась, ощущая, как внутри собирается странное, почти забытое чувство, смесь решимости, страха и какой-то древней силы, словно в ее теле просыпалась память предков.
«Скальпель», — произнесла она, и началась борьба за маленькую жизнь. Операция длилась семь часов. Каждый из этапов был отработан в теории, но в реальности все оказалось сложнее, сосуды были тоньше, чем ожидалось, дефекты перегородки множественные, а не единичные.
В какой-то момент, когда крошечное сердце замерло под ее руками, Тамара почувствовала, как холодеет спина. Что, если она ошиблась? Что, если ее метод не сработает? И тут произошло странное, словно теплая волна поднялась от медальона на шее, растекаясь по рукам до самых кончиков пальцев. Перед глазами на мгновение возникло морщинистое лицо бабы Насти, строгое, но ласковое, с мудрыми глазами, видевшими столько жизни и смертей.
«Кровь должна течь по своим путям, Тамарочка. Направь, но не принуждай», — словно прошептал ее голос. И Тамара поняла, что делать дальше.
Ее руки двигались теперь с невероятной точностью, словно руководимые чем-то большим, чем просто медицинские знания. Словно сама природа, сама жизнь подсказывала ей следующий шаг. Когда операция подошла к концу, и маленькое сердце Полины вновь забилось, уже самостоятельно, ровно, сильно, Тамара ощутила, как из нее словно вытекают последние силы.
Ноги подкашивались, руки дрожали, перед глазами плыли круги. «Доктор Рудницкая, с вами все в порядке?» — обеспокоенно спросил анестезиолог, поддерживая ее под локоть. — Да, просто устала, слабо улыбнулась она.
Все хорошо. Все получилось. Выйдя из операционной, она почти упала на кушетку в ординаторской.
Измождение было не только физическим, казалось, она отдала часть своей жизненной силы этому маленькому существу на операционном столе. Но когда мониторы показали стабильное сердцебиение, ровное дыхание, нормализующееся давление, Тамара почувствовала, как ее наполняет тихая радость. Она спасла Полину.
Теперь оставалось спасти и Илариона, и себя саму. Баба Настя была права, истинное исцеление требует не только умения, но и любви, и веры. А вера — самое тяжелое испытание для человека с разбитым сердцем.
Весна переходила в лето стремительно, как бывает только в украинских степях, вчера еще робкие листочки, а сегодня уже густая зелень. Под окнами палаты, где лежала Полина, зацветала сирень, наполняя воздух терпким ароматом. Тамара входила в эту палату каждое утро с замиранием сердца, несмотря на успешную операцию, первые дни всегда самые опасные.
Но Полина удивляла всех. Ее восстановление шло с такой скоростью, словно маленькое тело, освобожденное от бремени порока, наверстывало упущенное. «У этой девочки сильнейшая воля к жизни», — покачал головой Семен Яковлевич, пожилой кардиолог, присутствовавший на операции.
«Я за сорок лет практики такого не видел». Словно не ребенок, а маленький боец. Тамара лишь молча кивнула.
Она-то знала, что движет Полиной не только жажда жизни, но и жажда любви. Впервые девочка почувствовала, что кому-то по-настоящему нужна. Юридические баталии тем временем подходили к завершению.
Регина Светлова отступила неожиданно быстро, когда выяснилось, что ее стабильный доход был связан с незаконной деятельностью. Полицейская проверка, инициированная службой по делам детей, выявила ее причастность к городским группировкам, промышлявшим мошенничеством. Адвокат испарился вместе с клиенткой.
С этого момента все пошло как по маслу. Зоя Валентиновна лично взялась помогать с документами. «Всю жизнь я расставалась с детьми, отдавая их в новые семьи», — говорила она, перебирая бумаги.
Но мало когда была так уверена в правильности выбора. Незаметно пролетели две недели. Полина уже вставала с постели, ходила по палате, даже выбиралась на короткие прогулки.
Розовый румянец впервые за всю ее жизнь окрасил щеки. «Как степной мак в цвет», — думала Тамара, вспоминая бабушкины сравнения. Возвращаясь из лаборатории, где проверяла результаты анализов Полины, Тамара услышала разговор, доносившийся из палаты.
«А мама скоро придет?», — спрашивал детский голосок. «Сейчас, милая, сейчас», — отвечала медсестра. «Она пошла за твоими анализами».
Тамара застыла у двери. «Мама!» Полина впервые назвала ее так, случайно, естественно, словно это слово само сорвалось с губ. Что-то внутри дрогнуло, словно тронутая струна, звук был болезненным и сладким одновременно.
Столько лет она мечтала о ребенке. Столько операций провела, спасая чужих детей. И вот теперь эта маленькая девочка, с мудрыми глазами и старой душой, своим простым словом разрушила стену, которую Тамара возводила вокруг своего сердца четыре долгих года.
Если выздоровление Полины напоминало майский рассвет, стремительный, яркий, полный жизни, то состояние Илариона было подобно затяжным зимним сумеркам. Кома не отступала, хотя мозговая активность показывала неустойчивые, но положительные изменения. Тамара не сдавалась.
Она консультировалась с ведущими неврологами, изучала новейшие методики, пробовала экспериментальные протоколы лечения. И каждый вечер, как молитву, рассказывала ему о Полине. Сегодня она впервые дошла до конца коридора и вернулась без одышки, говорила Тамара, присев на краешек больничной койки.
Ее сердце работает безупречно. Я бы даже сказала, лучше многих здоровых сердец. Словно оно наверстывает упущенное.
Она рассказывала о юридических перипетиях, о планах на переезд Полины, о том, как готовит для нее комнату в своем доме. Очередной вечер в начале июня принес перемены, хрупкие, осторожные, как первые шаги младенца. Полина, которой наконец разрешили недолгие выходы из отделения, попросилась навестить дядю Ларю…
