Кардиохирург заплатила БРОДЯГЕ за уборку на могиле мужа… А приехав через неделю, обомлела, ЧТО пришлось увидеть вместо уборки
Увидев Тамару, старик ускорил шаг, насколько позволяли больные ноги. Тамара Михайловна! Вернулись! Воскликнул он, подходя ближе. А я все выглядывал вас.
Здравствуйте, Эдуард Степанович, устало кивнула Тамара. Ваш протеже, как видите, слово не сдержал. Лицо смотрителя вытянулось от удивления.
Как так? Странно, Иларион всегда держит слово. Никогда такого не было. Он покачал головой, опираясь на палку.
Он пропал три дня назад, продолжил старик, понизив голос. Никто его не видел. Даже вещи в сторожке остались, и инструмент.
Я уж думал, не случилось ли чего. Тамара почувствовала, как раздражение уступает место беспокойству. Три дня назад, как раз когда она уезжала на конференцию.
Может, уехал куда? Спросила она, продолжая обрезать траву. Куда же ему ехать? Пожал плечами Эдуард Степанович. Вся его жизнь здесь, на кладбище.
Он потому и живет при сторожке, что податься некуда. Тамара впервые осознала, что совсем ничего не знает об этом человеке, кроме его имени и военного прошлого. Ни семьи, ни дома, ни прошлого, только умелые руки и внимательный взгляд.
Я закончу здесь и пойду, сказала она, выпрямляясь. Завтра снова на дежурство. Эдуард Степанович кивнул и побрел дальше, шаркая ногами по гравийной дорожке.
А Тамара принялась высаживать принесенные с собой анютины глазки. Максим всегда любил эти веселые цветы с детскими мордашками, как он их называл. Очищая от мусора основание памятника, она вдруг заметила маленький предмет, прислоненный к гранитной плите.
Тамара протянула руку и взяла его, деревянная роза, настолько искусно вырезанная, что казалась живой, только что срезанной с куста. Каждый лепесток, каждый изгиб стебля, даже крошечные шипы, все было проработано с невероятной тщательностью. Сомнений не оставалось, это работа Илариона.
Значит, он начал выполнять свое обещание, но что-то помешало завершить дело. Тамара бережно провела пальцем по деревянному цветку. От него исходило странное тепло, словно от живого существа.
Она вдруг ощутила укол тревоги, острый, словно один из шипов этой розы. Покидая кладбище, Тамара заметила у ворот двух пожилых женщин, оживленно беседующих на скамейке. Вот ведь как бывает, донеслось до нее.
Бездомный, а душа какая. Ребенка спас ценой своей жизни. Насмерть сбили.
Ахнула вторая. Говорят, жив пока, но без сознания. В областной лежит, в реанимации.
А девчушка-то цела? Цела, только напугана сильно. Из детдома она, с Речных улиц. Выскочила на дорогу, а он углядел, оттолкнул.
Сам под машину попал. Тамара застыла, прислушиваясь. Сердце колотилось так, что казалось, его стук слышен на все кладбище.
Внутренний голос, тот самый, что никогда не обманывал ее в операционной, кричал, это он. Не раздумывая, она достала телефон и набрала номер. «Борис Аркадьевич?» «Добрый вечер, это Рудницкая.
Извините за поздний звонок. У вас в отделении есть пациент, мужчина, около сорока, возможно, военное прошлое, сбит машиной три дня назад. Пауза, во время которой Тамара почти перестала дышать.
Да-да, тот самый, что ребенка спас. Имя? Иларион Крылов? Ее пальцы сжались на деревянной розе. Состояние критическое? Понимаю.
Мир вокруг словно замер. Тамара не помнила, как попрощалась с коллегой, как шла до машины. Через двадцать минут она уже входила в приемное отделение областной больницы.
Запах медикаментов, писк аппаратуры, приглушенные голоса, все это было привычным, родным, но сегодня больница казалась чужой и враждебной. Она шла по коридору как гостья, а не как один из ведущих хирургов. Борис Аркадьевич встретил ее у дверей реанимации, высокий, грузный, с вечно всклокоченной бородой.
Бывший однокурсник, а теперь заведующий травматологическим отделением. «Полчаса могу дать, не больше», — буркнул он вместо приветствия. «Хотя не понимаю, что тебя связывает с этим бродягой».
«Он не бродяга», — неожиданно резко ответила Тамара. «Он реставратор. Восстанавливает старинные надгробия».
Борис хмыкнул. Информация к размышлению. В его карман ты тоже заглянула.
Кроме потертого военного билета и пятисот гривен, там ничего не нашли. Ни документов, ни телефона. Какие повреждения? Тамара перешла на профессиональный тон.
Черепно-мозговая травма, переломы ребер, разрыв селезенки, ее удалили. Внутреннее кровотечение остановили. Но сознание не возвращается, кома второй степени.
Отодвинув пластиковую штору, они вошли в реанимационную палату. На кровати, опутанной проводами и трубками, лежал Иларион. Черты лица заострились, кожа приобрела землистый оттенок.
Только руки остались прежними, сильными, с длинными пальцами мастера. Она внимательно изучала показания мониторов, склонялась к изголовью кровати, проверяла рефлексы. «Давление стабилизировалось?» спросила она, выпрямляясь.
«Только сегодня», — кивнул Борис. «До этого скакало. Родственников бы найти».
«Нет у него родственников», — тихо ответила Тамара, вспомнив разговор на кладбище. Она смотрела на неподвижное лицо Илариона и чувствовала необъяснимую связь с этим человеком. Словно тонкая, но прочная нить протянулась между ними.
Нить, сплетенная из случайных встреч, недосказанных слов, общего знакомства с потерей. «Борис», — решительно сказала она, — «я беру этот случай под личный контроль». «Ты же кардиохирург», — удивился коллега.
«Я еще и человек», — просто ответила Тамара. «Иногда это важнее специализации». В палату заглянула медсестра.
«Борис Аркадьевич, время вышло». У пациента процедуры. Тамара кивнула и направилась к выходу.
На пороге она обернулась, еще раз посмотрела на неподвижную фигуру на койке. «Я найду нить, которая соединила нас», — мысленно пообещала она. «И распутаю этот узел судьбы».
Идя по вечернему городу к своей машине, Тамара вдруг вспомнила слова бабы Насти, сказанные давным-давно. «Самая крепкая нить в жизни – та, что сплетена из боли и надежды». «Такую не разорвать ни годам, ни расстояниям».
В кармане плаща, согретая ее рукой, лежала деревянная роза, безмолвное обещание, данное мастером и невыполненное из-за подвига, стоившего ему, возможно, жизни. Пять дней слились для Тамары в один бесконечный круговорот – операции, обходы, документы, и каждый вечер – визиты в реанимационное отделение травматологии. Иларион оставался в коме, показатели держались на критически низком уровне, и с каждым днем надежда таяла, как весенний снег.
В этот вечер, войдя в палату, Тамара ощутила особенно острое чувство бессилия. Она привыкла держать в руках чужие сердца, направлять их ритм, исцелять их раны. Но здесь, перед этим неподвижным телом, ее мастерство оказалось бесполезным.
«Без изменений», — вздохнул дежурный врач, пролистывая карту. «Кому звонить, если…» Он не закончил, но Тамара поняла незаданный вопрос. «Мне», — твердо сказала она.
«В любое время суток». Оставшись одна, она присела рядом с койкой. Рука Илариона, безвольно лежавшая поверх одеяла, казалась высеченной из мрамора, с проступившими венами, с мозолями от инструментов, с отсутствующим мизинцем.
Рука мастера, созданная для созидания, а не для войны. Тамара осторожно коснулась его пальцев. «Зачем вы это сделали?» — тихо спросила она, зная, что не получит ответа…
