Хлопчик відімкнув двері й увійшов до квартири. Він не сказав звичне: «мам, я вдома!» Вероніці здалося дивним, що він не роздягається: не стукають об підлогу стягнуті чоботи, не шелестить зимова куртка, він не порається, не сопе….

Мальчик отпер дверь и вошёл в квартиру. Он не сказал привычное: «мам, я дома!». Веронике показалось странным, что он не раздевается: не стучат об пол стянутые сапоги, не шелестит зимняя куртка, он не возится, не сопит…
— Тимош, это ты? Я селёдку купила, картошка уже дожаривается, скоро будем ужинать.
Тишина.
— Тимош?

Обеспокоенная Вероника на ходу взяла кухонное полотенце, чтобы вытереть влажные руки, и вышла в прихожую. С первого взгляда она поняла, что случилась беда. Сын стоял поникший, сам не свой. Он доверчиво поднял глаза на мать и сердце Вероники дрогнуло — столько в его взгляде было боли. Она схватила его за воротник, всмотрелась пристально:
— Ты подрался?! Тебя избили?!
— М-мам… Мама… Там…

Он весь сморщился, борясь с подступившими слезами.
— Говори уже и ничего не бойся!
— Мам, там собака… В мусорке. Она ранена. Мусорка не обычная, а как дыра под домом. Я хотел ей помочь, но она зарычала. Она не может встать, мам, а на улице холодно. На нее мусор сверху накидан.

Вероника немного выдохнула — главное, что с сыном всё хорошо.
— Где она? Возле нашего дома?
— Нет, на другой улице, по дороге в школу. Давай сходим? Ей нужно помочь!
— А ты кого-нибудь просил из взрослых?
— Просил. Никто не захотел. Все отмахивались, — опустил глаза мальчик.
— Вот что, Тимофей. Уже поздно и темно на улице. Ты раздевайся, снимай куртку. Может эта собака просто устала и решила отдохнуть?

— Нет, она встать не может.
— Тебе так показалось в потёмках. Давай подождём до утра. Если утром она всё ещё будет там, тогда что-нибудь придумаем. В МЧС позвоним или в полицию. Хорошо? Ты посмотри, у тебя у самого руки ледяные, раздевайся скорее!
Тимофей стал неохотно расстёгивать куртку…