«Дам миллион, если ты меня вылечишь», — улыбнулся миллионер… Пока ребёнок не дотронулся к нему

Если бы кто-то сказал, что судьбу Александра Иванова изменит мальчик с рваным рукавом и игрушечным стетоскопом, он бы рассмеялся.

И добавил что-нибудь ехидное. Но именно с этого всё началось. Александр Иванов ненавидел парки, особенно по воскресеньям.

Особенно этот, шумный, с резким запахом попкорна и толпами детей, которые почему-то всегда бегали слишком близко к его коляске. Он ненавидел их крики, их игрушки, их свободу. Он сидел в тени платана, окружённый тишиной.

Не потому что парк стал тише, а потому что охрана вежливо, но настойчиво отогнала всех в радиусе двадцати метров. У Иванова был инсульт пять лет назад. Его левая сторона была полностью парализована, правая – почти не чувствовала.

Он мог говорить, мог думать, мог презирать. И делал это с мастерством скальпеля. «Что это вы тут играете?» – фыркнул он в сторону кучки детей.

«Мы врачи», – радостно ответила девочка с двумя хвостиками и пластиковой папкой в руках. «Спасаем жизни». «Спасаете? А вы знаете, что все умирают? Даже вы.

Особенно вы, если будете лечить так же плохо, как наряжаться». Дети растерялись, кто-то захныкал. Но один мальчик остался стоять.

Невысокий, худой, с непокрытой головой и очень серьёзным взглядом. На груди у него висел красный стетоскоп, игрушечный, но он держал его, как хирург скальпель. «А вы хотите, чтобы вас вылечили?» – спросил он спокойно, глядя прямо в глаза Иванову.

«Ты?» Насмешка в голосе Александра была почти ласковой. «За лечение мне платят лучшие клиники мира». Они не смогли.

«А ты в обмен на пирожок починишь мне спинной мозг?» «Нет», – ответил мальчик. «В обмен на миллион гривен. Если вы встанете после моего лечения, вы дадите мне миллион гривен.

Если нет – ничего». Александр посмотрел на него долгим, изучающим взглядом. Он видел многое – лжецов, мошенников, фанатиков.

Но в глазах этого мальчика, Луки, как позже выяснится, было что-то другое. Спокойствие, чуждое детям. Странная уверенность.

«И как ты собираешься это сделать?» «Доверие – главное условие. Вы должны разрешить мне провести ритуал. Не смеяться, не мешать.

Просто довериться». Иванов усмехнулся. Его охранники переглянулись.

Один из них наклонился. «Сэр, хотите мы…» «Нет», – перебил он. «Пусть лечит.

Интересно же. А потом напишите на него заявление за мошенничество». Лука достал из рюкзака небольшую коробочку, вырезанную из-под обуви.

Внутри лежали разноцветные ленты, камушек и… какая-то фотография. Он разложил это всё рядом, водя руками, шепча что-то едва различимое. Александр смотрел на него и чувствовал, как где-то внутри начинает шевелиться что-то давно забытое.

Что-то нелогичное. Мальчик прикоснулся к его руке. Ладонь была тёплой.

Необычно тёплой. «Готово», – сказал он. «Завтра вы встанете, не забудьте про миллион гривен».

Он собрал всё, что принёс, и ушёл. Просто так. Без эффектных слов, без шоу.

Ушёл в сторону, где деревья гуще, а дома старее. Один из охранников захохотал. «Гениально».

Он даже не пытался. Просто махал руками. Александр тоже усмехнулся, но с каким-то странным привкусом.

Он вернулся домой в привычной мрачности. Уснул в своей технологически продвинутой постели с системой автоматического поворота тела. И проснулся.

От боли. Но боль была другой. Это было что-то похожее на судорогу.

Он сначала подумал, что это реакция на медикаменты. Потом, что очередной сбой. Но когда он посмотрел вниз, его глаза расширились.

Большой палец правой ноги дёрнулся. Он напрягся. Попытался сосредоточиться.

И… Снова. Движение. Он не поверил.

Позвал сиделку. Потом врача. Потом целую бригаду.

Его руки дрожали. Впервые за пять лет он чувствовал. Дрожат не только от злости.

Через три часа он уже стоял у стены. С поддержкой. Но стоял.

«Это невозможно», — говорил невролог. «У вас был полный перерыв спинномозговой проводимости. Это… это чудо».

«Это не чудо», — прошептал Иванов. «Это… долг». Он вспомнил взгляд мальчика.

Тот спокойный голос. «Завтра вы встанете». Он встал.

Теперь ему нужно было найти того, кто его вылечил. Ему снилось, как он бежит. Неуклюже, разбиваясь с дыхания, но бежит.

И на каждом повороте его догоняет не болезнь, не смерть, а тень с лицом мальчика. Когда он проснулся, солнце било в окна с такой наглостью, как будто знало, этот день будет особенным. Но в отличие от сна, здесь не было бега.

Здесь были медленные, неуверенные шаги. Первые за последние годы. Он держался за поручень, как за последний аргумент в споре с реальностью.

Он прошел от кровати до кресла. Десять шагов. Каждый стоил усилий.

Но каждый был настоящим. Мир внутри него гудел от перемен. Он не знал, как объяснить это.

Врачи тоже не знали. Сканирование не показало ничего сверхъестественного. Повреждение спинного мозга оставалось, но каким-то образом нейронные цепи начали заращиваться.

Такого не бывало. Почти никогда. Или очень редко…