Через 15 лет после того, как мы растлили сына вместе, муж сказал: «Я всегда сомневался. …
Он ходил по комнате, размахивая руками, как будто сам не верил, что говорит это вслух. Я попыталась что-то объяснить. Хотела, чтобы он просто сел, выдохнул, посмотрел на меня.
Но он даже не слышал, словно я была пустым местом. «У тебя была одна задача, Лена?» — процедил он сквозь зубы. «Одна».
И хлопнул дверью в гостевую комнату. Похоже, теперь это его новый дом. Поздно ночью, когда дом затих, я достала коробку из шкафа.
Та самая, где лежали детские бирки с роддома, копия свидетельства о рождении, фотографии. Я, изможденная, с отекшим лицом, но счастливая, держу крошечного Артема на руках. Я знаю, что этот мальчик мой.
По глазам, по запаху, по его манере чесать нос, когда он врет. Но теперь я не понимаю, как это доказать. Утром, когда Артем ушел в школу, я села за кухонный стол, перед чашкой холодного кофе, и взяла в руки папку с логотипом больницы.
Там на обороте был номер регистратуры. Я набрала его, голос дрожал, но я говорила четко, репетировала всю ночь. «Здравствуйте, мне нужно поговорить с кем-то по поводу возможной подмены новорожденного в вашем роддоме 15 лет назад».
Оператор замолчала. «Сейчас соединю вас с архивом». Архив переслал меня в администрацию.
Администрация поставила на удержание. 11 минут 38 секунд. Я считала.
И, наконец, в трубке раздался уставший голос мужчины. «Подмена ребенка 15 лет назад?» «Это… начало 2009-го. У нас система хранения только за последние 10 лет.
Вам придется подать официальный запрос. Возможно, через суд». «Через суд?» Я не верила своим ушам.
«Вы не можете просто посмотреть, кто еще тогда рожали?» «Извините…» Тяжело вздохнул он. «Даже если бы я и хотел помочь, нас ограничивают законы. Закон о врачебной тайне.
Я ничего не могу выдать». «Врачебная тайна?» Какая ирония. Моя жизнь катится под откос, а мне предлагают заполнить бумажки, как будто я зачиталась в библиотеке.
Я повесила трубку. Руки тряслись. Потом я встала, накинула пальто, взяла ключи.
Если они не хотят говорить по телефону, я поеду туда сама. В эту чертову больницу. Дорога до роддома казалась чужой, хотя раньше я знала ее наизусть.
Я не была там 15 лет. С тех пор все изменилось. Вывеска.
Корпус. Даже вход теперь в другом месте. Только парковка осталась прежней.
Та самая, где Игорь бегал в поисках врача, пока я сжимала живот и молилась, чтобы все прошло хорошо. Я припарковалась почти на том же месте. Внутри пахло антисептиком и каким-то выдохшимся кофе из автомата.
Подошла к стойке. «Мне нужно поговорить с кем-то из архивов или администрации. Это срочно.
Речь идет о возможной подмене ребенка в 2009 году. Девушка в регистратуре посмотрела на меня так, будто не знала посочувствовать или нажать тревожную кнопку. Неловко улыбнулась.
Без решения суда или запроса от следствия мы не имеем права. Я не дала ей договорить. Я не прошу адресов и имен.
Я прошу только посмотреть, кто еще тогда рожал. Мой ребенок, возможно, не мой. Я вас умоляю».
Она замялась, оглянулась по сторонам и шепнула. «Подождите здесь». Прошло минут десять.
Я уже начала думать, что она просто ускользнула, когда ко мне подошла женщина лет шестидесяти. На бейджике Диана Алексеевна, заведующая по работе с пациентами. «Я вас помню», сказала она негромко, прежде чем я успела открыть рот.
«У вас было экстренное кесарево. Были осложнения. Мы чуть вас не потеряли».
Я моргнула, не веря. «Вы меня помните? Я здесь больше сорока лет. Некоторые истории не стираются.
Мы прошли в ее кабинет. Я рассказала ей все. Про ДНК, про врача, про Игоря, про Артема»…
