* Мужчина в отчаянии привез 90-летнюю знахарку из глухой деревни к угасающей жене, а едва она коснулась ее живота, то отшатнулась в шоке и произнесла слова, от которых все похолодели…
«Иди уже», отмахнулся старик. «И запомни, место это особое. Здесь границы между мирами тоньше, чем где-либо».
«А твой род?» «У твоего рода с этим местом свои счеты». «Что вы имеете в виду?» Нахмурился Иван. «Сам узнаешь, если Велеса решит с тобой говорить».
Старик вдруг посерьезнел. «Только не забывай, все, что мы берем от этой земли, рано или поздно придется вернуть». Таков закон родовой памяти.
Передается он через кровь и слово, от отца к сыну, от матери к дочери. Знать о нем не значит от него освободиться. Иван хотел задать еще вопросы, но старик, прихрамывая, уже уходил, опираясь на клюку.
И что-то было в его походке такое, что останавливало желание догнать и требовать объяснений. Тропинка вдоль ручья петляла между старыми березами и елями, уводя все глубже в лес. Иван шел, прислушиваясь к звукам природы, таким непривычным для человека, чья жизнь проходила среди стеклянных офисов и бетонных магистралей.
Запах прелой листвы, влажной земли и хвои обволакивал, проникая глубоко в легкие, словно лес пытался заполнить его собой. На развилке у могучего дуба он повернул налево, как велел старик. Тропа стала уже, местами превращаясь в едва заметную полоску примятой травы.
Небо затянуло тучами, и в наступивших сумерках лес приобрел зловещий вид, будто пытался предупредить незваного гостя. Когда Иван уже начал сомневаться в правильности пути, деревья расступились, открывая небольшую поляну. Посреди нее стояла избушка, не сказочный пряничный домик, но и не заброшенная хижина лесника.
Добротная бревенчатая изба с крыльцом и действительно синими ставнями выглядела обжитой и ухоженной. Вокруг дома раскинулся сад, разительно отличающийся от типичных деревенских огородов. Здесь росли не картофель и капуста, а десятки видов трав, кустарников и цветов, многие из которых Иван, несмотря на биотехнологическое образование, не смог бы назвать.
Воздух звенел от странных ароматов, горьких, сладких, пряных, сливающихся в единую симфонию запахов, от которой слегка кружилась голова. Иван направился к крыльцу, но не успел поднять руку для стука, дверь распахнулась сама. На пороге стояла высокая женщина в длинном темно-синем платье с вышивкой по подолу.
Ее волосы, заплетенные в сложную косу с вплетенными травами, отливали серебром, но лицо, несмотря на морщины, сохраняло поразительную живость. Сероголубые глаза смотрели на него с таким проницательным вниманием, что Ивану стало не по себе. «Я!» — начал он, но женщина перебила его.
«Кравченко!» — произнесла она, и это было не вопросом, а утверждением. «Наконец-то! Я ждала, что кто-то из вас вернется!» Иван оторопел. «Откуда вы? Твои глаза выдают тебя!» Женщина улыбнулась уголками губ.
«Кравченковские всегда возвращаются, когда приходит беда. У вас это в крови — искать здесь спасение, когда наука бессильна!» Она отступила в сторону, жестом приглашая его войти. «Я — Велеслава.
Но здешние зовут меня просто Велеса. Входи, раз пришел!» Внутри избы было теплее, чем можно было ожидать, учитывая прохладную погоду. Пахло сушеными травами, медом и чем-то неуловимо древним.
Стены увешаны пучками растений, на полках стояли банки и склянки с разноцветным содержимым. В углу потрескивал очаг, распространяя мягкое оранжевое сияние. «Присаживайся!» — Велеслава указала на деревянную скамью у стола.
«Чаю?» «Спасибо!» — автоматически ответил Иван, все еще ошеломленный ее словами. «Вы сказали, что знаете мою фамилию? Мы встречались раньше?» «Не с тобой!» — Велеслава поставила перед ним глиняную кружку с ароматным напитком. «С твоей бабушкой?» «Анастасией Кравченко.
Она приходила сюда. Дай бог памяти!» «Да, ровно семьдесят лет назад. В сорок третьем!» «Это невозможно!» — Иван поставил кружку, не донеся до рта.
«В сорок третьем вы бы были!» «Ребенком?» Усмехнулась Велеслава. «Не суди о возрасте по лицу, Иван Дмитриевич. В наших краях время течет иначе.
Ее спокойная уверенность, отсутствие вопросов о цели его визита и главное упоминание бабушки, которую он знал лишь по фотографиям, выбивали почву из-под ног. «Откуда вы знаете мою бабушку? И мое отчество? Я же сказала, ждала кого-то из вашего рода. Велеслава села напротив, пристально глядя на него.
Анастасия была в отчаянии, когда пришла. Беременная, с тяжелой болезнью сердца. Врачи сказали, что ни она, ни ребенок не выживут.
Но она была упрямой, твоя бабушка. Как и все кравченковские. «Это был мой отец», — пробормотал Иван, чувствуя, как внутри нарастает странное волнение.
«Он родился в сорок четвертом». «Да», — Велеслава кивнула. «Крепкий мальчик.
С особой искрой в глазах. Такой же, как у тебя сейчас. Отчаянной искрой».
Она отпила из своей чашки, не сводя с него взгляда. «Некоторые долги и дары передаются через поколения, Иван Дмитриевич. Твоя бабушка получила дар жизни.
И пообещала, что ее род вернет долг, когда придет время. Видимо, оно пришло. Я не понимаю, о чем вы?» Иван начал раздражаться.
Весь этот разговор казался абсурдным, особенно учитывая причину его приезда. «Я приехал из-за жены. Она умирает от аутоиммунного заболевания.
Ей осталось несколько недель, и врачи бессильны. Я прочитал о случаях исцеления. Знаю, Велеслава спокойно прервала его.
Поэтому ты здесь. Поэтому ты вернулся. Чтобы просить за любимую, как когда-то твой дед просил за бабушку.
Она поднялась, подошла к полке с травами. Долги и дары, Иван Дмитриевич. Круг должен замкнуться.
Готов ли ты заплатить цену, которую когда-то заплатил твой дед? Любую, без колебаний, ответил Иван. Назовите сумму. Велеслава рассмеялась неожиданно молодым, звонким смехом.
Не все в этом мире измеряется деньгами, Кравченко. Особенно здесь, где границы между мирами тоньше бумажного листа. Цена будет иной.
И платить ее придется долго. Она повернулась к нему, и в ее глазах отразилось пламя очага. Расскажи мне о своей жене.
О ее болезни. О вашей любви. И будь честен, ибо я увижу ложь.
Иван глубоко вздохнул и начал говорить. Утренний туман еще стелился над подъездной дорожкой, когда черный внедорожник Ивана пересек ворота особняка. На заднем сидении, выпрямив спину и сложив руки на коленях, сидела Велеслава.
Всю дорогу от Зеленополья она молчала, изредка касаясь маленького кожаного мешочка на шее, словно проверяя, на месте ли он. За время пути ее лицо, казалось, стало моложе, острее проступили скулы, разгладились морщины у глаз. Или это просто играл свет раннего солнца, пробивающийся сквозь хвойные кроны? Охранник у входа окинул новую пассажирку настороженным взглядом, но промолчал, привык, что босс часто привозил консультантов без предупреждения.
Но когда Иван помог Велеславе выйти из машины, охранник невольно сделал шаг назад. Было что-то в этой женщине, не в ее внешности, а в самой сущности, что заставляло отводить глаза. Господин Кравченко.
Навстречу им, по лестнице, спускался доктор Григоренко, личный врач Любови, за ним семенила Оксана, медсестра. «Где вы пропадали? Состояние пациентки нестабильно, нам пришлось увеличить дозу». Он осекся, увидев Велеславу.
«А это…» «Моя гостья», — отрезал Иван, снимая пальто. «Оксана, проводите госпожу Велеславу в комнату Любови». Глаза Григоренко расширились от возмущения.
«Вы не можете допустить постороннего человека к пациентке в таком состоянии. Это нарушение всех протоколов, не говоря уже об элементарной асептике». «Могу», — Иван даже не посмотрел на него, передавая ключи дворецкому.
«Это мой дом и моя жена». Григоренко побледнел, затем покраснел пятнами. «В таком случае я вынужден связаться с профессором Петренко.
Как медик, я не могу допустить». «В этом нет необходимости», — Велеслава наконец заговорила, и ее низкий, мелодичный голос заполнил пространство холла. «Мы не собираемся вмешиваться в ваши процедуры, доктор.
Считайте меня духовным наставником». «Духовным?» Григоренко оглядел ее с головы до ног. Простое темно-синее платье, странную косу с вплетенными травами, отсутствие косметики и украшений.
«Вы что, знахарка? Деревенская колдунья? Это переходит все границы. Кравченко, я немедленно сообщу о шарлатанстве. У вашей жены серьезное заболевание, а не порча».
«Вы уволены», — тихо сказал Иван, и что-то в его голосе заставило доктора отступить. «Сейчас же! Соберите вещи и покиньте дом! Оксана!» Он повернулся к оторопевшей медсестре. «Вы остаетесь?» Молодая женщина переводила взгляд с Ивана на Велеславу и обратно.
В ее глазах читалась борьба между профессиональным долгом и привязанностью к пациентке. «Я! Останусь!» — наконец произнесла она. «Ради Любови Дмитриевны! Вы пожалеете об этом», — процедил Григоренко, но уже без прежней уверенности.
«Все вы пожалеете!» Когда дверь за ним захлопнулась, Велеслава медленно обошла холл, касаясь стен кончиками пальцев. «Здесь много страха и слишком мало веры», — произнесла она задумчиво. Страх пропитал даже камни этого дома.
«Идемте!» — Иван направился к лестнице. «Я покажу вам Любовь!» Комната, где лежала больная, тонула в полумраке. Плотные шторы были задернуты, пропуская лишь тонкие полоски света.
Воздух, перенасыщенный запахами лекарств и антисептиков, казался густым, как желе. Мониторы вдоль стены негромко пищали, фиксируя сердцебиение, давление, насыщение крови кислородом. Цифры говорили на языке науки историю угасания.
Любовь лежала неподвижно, ее бледное лицо почти сливалось с белизной подушки. Волосы, еще недавно роскошные, теперь напоминали сухую траву, разметавшуюся по наволочке. Велеслава замерла на пороге, ее глаза сузились.
Она сняла с шеи кожаный мешочек, достала щепотку какой-то смеси и растерла между пальцами, шепча что-то неразборчивое. Затем решительно шагнула к кровати. «Что вы!» Начала Оксана, но Иван остановил ее жестом.
Велеслава откинула одеяло и положила руки на живот Любови. Несколько минут она стояла неподвижно, закрыв глаза, словно прислушиваясь к чему-то, доступному только ей. Затем резко выпрямилась, на ее лице отразилось изумление, смешанное с благоговейным трепетом…
