* Мужчина в отчаянии привез 90-летнюю знахарку из глухой деревни к угасающей жене, а едва она коснулась ее живота, то отшатнулась в шоке и произнесла слова, от которых все похолодели…

Вы хотите услышать что-то обнадеживающее, Иван Дмитриевич? Главврач Петренко снял очки и потер переносицу жестом усталого мудреца. Или правду? Иван впился пальцами в подлокотники кресла, словно боялся потерять равновесие в этом выхолощенном пространстве элитной клиники Аврора. Вокруг него полукругом расположились врачи, лучшие в своих областях, с безупречной репутацией, в идеально выглаженных халатах, немые вестники поражения.

Говорите, голос прозвучал хрипло, будто стеклянная крошка перекатывалась в горле. Препарат из вашей лаборатории не дал результатов. Петренко разложил перед ним графики с цифрами, которые для Ивана вдруг потеряли всякий смысл.

Максимум 3-4 недели, если не случится чудо. Если не случится чудо. Эта фраза в устах доктора медицинских наук, человека строгой логики и фактов, прозвучала как окончательный приговор.

Именно то, чего не может произойти. Должен быть другой способ. Иван перебирал документы, будто ответ мог скрываться между строк.

Экспериментальные протоколы в Швейцарии, исследования стволовых клеток. Мы исчерпали все возможности современной медицины, тихо произнесла онколог Ольга Васильевна, единственная из консилиума, кто посмотрела ему прямо в глаза. Даже для вашей жены, даже с вашими ресурсами, есть предел тому, что мы можем сделать.

Иван поднялся так резко, что кресло откатилось и ударилось о стену. Предел? Он усмехнулся, и эта усмешка исказила его обычно спокойное лицо. И Люба всю жизнь раздвигала пределы возможного.

Каждое ее исследование опровергало то, что считалось неизлечимым. А теперь вы. Он осекся, почувствовав на плече тяжелую руку Петренко.

Мне жаль, Иван Дмитриевич. Но это правда. Киев, пять лет назад.

Конференц-зал гудел как улей. Международный симпозиум по генетическим маркерам собрал светил науки со всего мира. Но Иван Кравченко пришел лишь из вежливости.

Его компания «Гелиос» спонсировала мероприятие, и отсутствие директора было бы замечено. Таким образом, выделенные нами маркеры позволяют не только диагностировать предрасположенность к аутоиммунным заболеваниям, но и предсказать потенциальную эффективность таргетной терапии. Голос докладчицы звучал четко и уверенно, без намека на волнение.

Иван поднял взгляд от телефона, на котором просматривал биржевые сводки, и замер. Хрупкая женщина в строгом костюме стояла в ореоле голубоватого света проектора, жестикулируя с такой страстью, что, казалось, могла зажечь воздух кончиками пальцев. В то время как рациональный подход требует строгого следования протоколу, наше исследование показало, что интуитивный выбор комбинации маркеров часто оказывается более продуктивным.

Она улыбнулась, и зал взорвался аплодисментами, перемешанными с удивленными возгласами. Иван отложил телефон. Впервые за весь день что-то по-настоящему привлекло его внимание.

После доклада он нашел ее у стола с прохладительными напитками, она стояла одна, делая заметки в маленьком блокноте. Потрясающее выступление, Иван протянул руку. Иван Кравченко, гелиос.

Она посмотрела на него ясными карими глазами, в которых все еще плясали искры научного азарта. Любовь Подольская, неогенетики, ее рукопожатие было легким, но уверенным. Спасибо, но вы ведь не специалист в моей области.

Я бы запомнила такое имя в списке публикаций. Я финансирую исследования, а не провожу их, он улыбнулся. Хотя когда-то мечтал сам стоять за лабораторным столом.

Но бизнес оказался прибыльнее. И вы не жалеете? О чем? О том, что выбрали рациональное вместо иррационального, она отпила из бокала с водой. Наука – это страсть, а бизнес – расчет.

Иван рассмеялся, искренне удивленный. Странно слышать такое от ученого. Разве наука не является квинтэссенцией рационального? Большие открытия начинаются с иррационального прыжка в неизвестное.

Любовь закрыла блокнот. Интуиция часто приводит туда, куда логика доберется лишь годы спустя. В этом красота познания.

А вы верите в то, чего нельзя измерить? Спросил он, сам не зная, почему это вдруг стало так важно. Любовь посмотрела на него с легким прищуром, словно решала уравнение с неизвестной переменной. Я верю в то, что можно пока нельзя измерить.

Она улыбнулась. И в то, что самые интересные вещи происходят на границе познанного и непознанного. В тот момент Иван еще не понимал, что эта граница однажды станет для них линией фронта между жизнью и смертью.

Машина остановилась у особняка. Иван сидел неподвижно, не в силах покинуть этот металлический кокон и вернуться к реальности внутри дома. Гравий дорожки хрустнул под чьими-то шагами, и дверцу открыл Алексей, начальник охраны.

Иван Дмитриевич, вам звонили из офиса. Виктор Васильевич просил перезвонить. Потом Иван вышел из машины, глубоко вдохнув осенний воздух.

Как она? Медсестра говорит, сегодня был хороший день. Даже пыталась читать. Западное крыло особняка за последние месяцы преобразилось до неузнаваемости.

Здесь, где раньше располагались гостевые спальни и зимний сад, теперь царила стерильная атмосфера больничного отделения. Аппараты мониторинга, капельницы, запах антисептика – все это так противоречило характеру Любови ненавидевшей больницы. Иван остановился перед дверью, выдохнул, придал лицу выражение спокойной уверенности и вошел.

Привет, любимая! Он улыбнулся, обнаружив Любовь полулежащей в постели с планшетом. Читаешь? Пытаюсь. Ее голос звучал как шелест бумаги.

Но строчки расплываются. Она была так похожа на свою тень. Истончившиеся каштановые волосы, заострившиеся черты лица, бледная кожа, сквозь которую просвечивали голубоватые вены.

Но глаза, глаза оставались теми же, что покорили его пять лет назад. Врачи говорят, это нормальная реакция на новый препарат, солгал он, присаживаясь на край постели и забирая планшет. Нужно время.

Ты всегда был ужасным лжецом, улыбка тронула ее бескровные губы. Что сказал Петренко? Иван замешкался. Она всегда читала его как открытую книгу.

Давай сегодня помоем тебе волосы. Он коснулся ее волос с нежностью, от которой у нее защемило сердце. Мария принесла новый шампунь с экстрактом розмарина.

Говорит, что он творит чудеса. Иван. Знаешь, что случилось вчера в лаборатории? Перебил он, наполняя небольшой тазик теплой водой.

Дмитрий умудрился перепутать пробирки, и теперь у нас культура клеток со вкусом черники. Представляешь, какой был бы прорыв, если бы лекарства действительно могли быть вкусными. Он говорил и говорил, помогая ей наклониться над тазиком, бережно смачивая волосы и массируя кожу головы.

Его пальцы двигались осторожно, будто прикасались к чему-то бесконечно драгоценному и хрупкому. Я видел прогноз погоды. Говорят, следующая неделя будет теплой.

Может быть, выберемся в Оранжерею? Там сейчас цветут твои любимые орхидеи. Не проси меня бороться снова. Любовь вдруг перехватила его руку, и ее пальцы были холодными и влажными.

Я устала, Иван. Так устала. Он замер, глядя на ее отражение в зеркале.

Глаза, полные непролитых слез и решимость, пугающая своей окончательностью. Я не прошу тебя бороться, прошептал он, целуя ее ладонь. Я прошу тебя просто быть со мной.

Столько, сколько возможно. Господа, вы понимаете, что речь идет о технологиях стоимостью в миллиарды. Виктор Коваль обвел взглядом сидящих за столом инвесторов.

Они собрались в конференц-зале Гелиоса после официального окончания рабочего дня. Охрана была проинструктирована никого не пускать, а все камеры отключены. Мы понимаем риски, ответил седовласый мужчина с лицом, изрезанным морщинами опыта.

Но готов ли сам Кравченко продать? Научный гений нашего друга Ивана, увы, помутился от горя. Виктор покачал головой с выражением фальшивой скорби. Он тратит ресурсы компании на безумные эксперименты, пытаясь спасти неспасаемое.

Последний препарат, на который ушло 80 миллионов, полностью провалился. И совет директоров это терпит? Спросила женщина в строгом костюме, единственная среди приглашенных инвесторов. Пока Виктор улыбнулся.

Но его положение шаткое. Особенно, когда станут известны некоторые нерациональные расходы. Говорите прямо, Виктор Васильевич, вмешался молодой мужчина в очках.

Вы предлагаете нам выкупить компанию, пока ее основатель переживает личную трагедию. Я предлагаю вам уникальную возможность приобрести технологии, опережающие рынок на десятилетия, по цене существенно ниже их реальной стоимости. Виктор разложил перед каждым папку с документами.

Причем сделать это легально и с чистой совестью. В конце концов, мы спасаем компанию от человека, который сейчас не в состоянии ей управлять. А если он откажется продавать? Спросил седовласый.

Виктор откинулся в кресле, его глаза блеснули, как у хищника, заметившего добычу. Нужно действовать, пока он отвлечен. Он постучал пальцами по столу.

Со смертью жены, его можно будет убедить продать бизнес. Он потеряет интерес ко всему. Я знаю Ивана, когда дело касается эмоций, он становится уязвимым.

Звучит жестоко, заметила женщина, но не отложила документы. Бизнес всегда жесток, пожал плечами Виктор. Но не беспокойтесь.

Я гарантирую, что сделка будет оформлена безупречно с юридической точки зрения. Никто не сможет обвинить нас в том, что мы воспользовались ситуацией. В его улыбке промелькнуло что-то, заставившее даже этих прожженных бизнесменов почувствовать холодок.

Это была не просто деловая хватка. Это была личная вендета, тщательно замаскированная под заботу о компании. За будущее Гелиаса Виктор поднял бокал с водой.

Из-за его избавления от отвлекающих факторов. Нет, это исключено. Категорически.

Голос профессора Сидоренко в телефонной трубке звенел металлическими нотками. Ваша жена не подходит под критерий отбора. Ее состояние слишком нестабильно.

Иван стиснул телефон так, что пластик жалобно скрипнул. Домашний кабинет, некогда убежище порядка и логики, превратился в пещеру отчаяния. Книжные полки, заставленные медицинскими энциклопедиями, соседствовали с распечатками форумов о народных средствах лечения.

На столе громоздились стопки медицинских заключений, исследований, фармакологических схем и абсурдные в этом контексте старинные травники. Послушайте, профессор, я могу увеличить пожертвование вашему центру. Вдвое, втрое, называйте сумму, Иван говорил с холодной яростью человека, привыкшего решать проблемы деньгами.

Иван Дмитриевич, вздохнул Сидоренко, дело не в деньгах. Мы не можем рисковать. Это экспериментальная терапия…