Батько проміняв маму на похабну дівку з якою зраджував їй все життя. А поживши з нею, зрозумів свою помилку, та почувши відповідь мами ПОСИНІВ миттєво…

Разве Шура думала, что эти шутки-прибаутки, которые сыпались за застольем, типа «Что за кума, что под кумом не была?», на самом деле вовсе и не шутки. А она, Шура, наивная душа, считала всё это за веселье, ну что-то типа частушек. Никогда бы не подумала, что этот камень в её огород.

А может, всё окружение знало, что её муж и кума-павлина – любовники. А может, затем и были эти скабрёзные шуточки, чтобы Александра открыла свои зашторенные глаза, да наконец поняла, что происходит в её семье. Говорят, жёны узнают последними о похождениях мужей.

Но вот так и с Шурой случилось. Она узнала последний и только тогда, когда Павел сказал, что уходит от неё. Она не сразу даже поняла.

Уходит. Куда уходит? Зачем и почему уходит? «Ухожу я от тебя, Шура. Дети выросли, я им больше не нужен, поэтому нет смысла терпеть друг друга».

Вот так и сказал Павел. Терпеть друг друга. Да разве же она терпела его? Шура любит мужа.

Может быть, не такой страстной любовью, как это принято показывать в сериалах, а любила заботой, вниманием. Выслушивала его вот здесь, за столом, когда кормила ужином, и всегда поддерживала его, даже когда он был неправ. Разве он не видел, как она его любит, и трое детей у них не от духа святого, а от любви? Почему же теперь, когда Шуре сорок девять лет, Павел уходит, что ему не хватает в семье? Хозяйка Александра стопроцентная.

Всегда чистота в доме, вкусная еда приготовлена. И дочерей к этому приучила. Правда, Вовка, младший сын, разгильдяй.

Но так мальчишка, это бывает, повзрослеет, образумится. В армии мозги поставят на место. «Павлик, куда тебе уходить? Твой дом тут!», сказала мужу Шура.

Она не уточняла, уходит он к кому-то или просто уходит от нее. Об этом ей ничего не хотелось знать. Она хотела дать шанс и себе, и Павлу оставить всё, как есть.

А когда он скажет, что уходит к женщине, да еще назовет ее имя, вот тут шансы уменьшатся в разы. «Шур, мне есть, куда идти, я всю жизнь притворялся ради наших детей, притворялся, а теперь не хочу. Не люблю я тебя, да и не любил.

Сама знаешь, поженились по залету, Павел не щадит ее, так больно хлещет такими словами, не любил по залету, значит, решил окончательно, не останется в семье». Шура не плакала, не истерила, не упрекала и не умоляла мужа, сдерживала слезы. Такой она человек, воспитание у нее такое, не унизить себя стинаниями.

«Что же ты, Паша, подождал бы, когда Вовка из армии вернется, тогда бы и уходил. Как ему сообщать, что ты от нас ушел? Сам знаешь, к чему могут привести такие новости, когда в руках оружие. «Заткнись», — вдруг сорвался Павел, — «ты что, будешь сыном меня шантажировать? Хватит меня учить, учительница.

Настохренели твои нравоучения. Своих учеников в школе учи, а с меня хватит. Путаешь школу и дом, дорогая.

Я не твой ученик, коим ты меня считаешь. Хотел завтра уйти. Уйду сегодня.

Видеть тебя не могу». Шура подошла к окну и посмотрела вдаль на верхушки деревьев. Стояла и смотрела.

Ей так легче удерживать слезы, которые подступали и пытались задушить гордость Шуры. Она всегда так делала, и деревья спасали ее от унизительных слез. Но не сегодня.

Сегодня верхушки деревьев не смогли сдержать ее слезы. Павел метался по квартире, собирая свои вещи. И Шура, сама не зная почему, стала помогать Павлу.

Она вытащила его сорочки из шкафа и стала аккуратно их складывать. Когда она делала что-то до скурпулезности идеально, мысли ее упорядочивались, и она могла анализировать, что происходит. Она это считала складом мышления математика, коим она являлась, поскольку преподавала сей предмет в средней школе.

Математика любит порядок и точность, а Шуре сейчас это нужно как никогда. Павел выхватил у нее из-под рук сложенные сорочки и комом запихнул их в дорожную сумку. — Вот тут ты вся, холодная, расчетливая математичка, — упрекнул ее муж.

— Я ухожу, а ты рубашки аккуратненько пакуешь. Другая бы разнесла меня в пух и прах. Ты задушила меня своим спокойствием.

— Паша, а что даст то, что я начну все разносить в пух и прах? Тебя это удержит? — Математический расчет? И тут расчет? — Нет, не удержит, — ответил Павел. — Но я бы чувствовал себя виноватым перед тобой. А так я ухожу от тебя с удовольствием, с легким сердцем.

— А что же ты не спрашиваешь, куда и к кому я ухожу? — А что спрашивать, и так ясно. Решил — иди, — сказала Шура. А сама думала, хоть бы промолчал, хоть бы промолчал.

Не сегодня, на сегодня мне более чем достаточно. Но Павел не промолчал. — К Павушке ухожу, к Павлине, — сказал Павел и улыбнулся ехидно, зло.

Шура подумала, что это шутка такая, злая шутка, продолжение к той шутке, что за кума, что под кумом не была. Она растерянно моргала глазами, а в голове почему-то вертелось название фильма «Валентин и Валентина», и это название перетекало в «Павел и Павлина». Какая-то каша в голове, которая перемешивалась и пыталась вылезти наружу, чем вызывала мучительную головную боль.

— Что смотришь, как рыба замороженная? — Да, ухожу к куме, к Павушке, — сказал Павел. Подхватил сумки с пакетами и вышел из дома. Шуре хотелось крикнуть ему вслед.

— А как же Славка, муж Павлины, его куда вы денете? Как будто ее это и интересовало, но никому и ничего она не крикнула, некому было кричать. Наташа и Лида вечером вернутся из института. Вот о чем надо думать, Шуре.

Надо думать, как пояснить дочерям, куда ушел их отец. Но как ни крути, а говорить надо правду. Взрослые они уже.

Наташа в этом году заканчивает обучение, а Лида через два года выйдет из института. Не хотелось Шуре унижать отца в глазах дочерей. Отец все-таки.

Они любят его, и Павел их любит. Да вот только уходя, он даже не вспомнил о девочках, не сказал, как ей, Шуре, держать ответ перед дочерями. Он ушел, как ей показалось, с легкостью, а она должна расхлебывать эту горькую чашу.

«Папы больше не будет в нашей жизни», – тихо сказала Шура. Он ушел к другой женщине. Она решила пока не говорить девочкам, что он ушел к павлине, крестной Наташе.

Дочери ошарашенно смотрели на нее, как будто она сообщила о смерти отца. «Нет, девочки, мои дорогие, папа вас любит, и, конечно же, и вы, и он с вами будете общаться, но вот так бывает в жизни. Только я вас попрошу, чтобы вы об этом Володе не сообщали в письмах.

Пусть он спокойно служит, ему и так там тяжело». «Хорошо, не будем писать Володе», – пообещала Наташа. «Мама, ты сильно не расстраивайся, может, он еще передумает и вернется к нам, так тоже бывает».

Вот тут Шура не выдержала, и слезы хлынули сами собой. «Простите меня, дети», – плакала Шура, – «простите, что не смогла удержать отца». «Да ты что, мама», – обняла Лидочка мать, – «он предатель, а ты себя винишь, не плачь, мамочка».

От того, как стараются поддержать ее дочери, она еще горше плакала. Плечи ее вздрагивали, ее знобило, и она упала на кровать вниз лицом и уже рыдала. Наташа погладила мать по голове и сказала.

«Мама, ты знаешь, куда он ушел? Я завтра пойду к нему и поговорю». «Нет, не знаю», – соврала Шура, – «не надо никуда ходить». Шура села на кровати, утерла платком распухшее от слез лицо и сказала.

«Он взрослый человек и, надеюсь, понимает, что делает». Когда дочери уснули, Шура пошла к себе в спальню. Впервые она будет спать без Павла.

Нет, конечно, когда он был в командировках, она спала одна, но это было другое чувство. Она знала, что он работает, что он вернется, и она ждала его. Шура погладила подушку Павла, потом уткнулась в нее лицом.

Подушка пахла Павлом. Шура обняла подушку так, как будто она обнимает мужа, и опять расплакалась. Плакала она долго, пока вдруг какая-то злость не захлестнула ее, и она нервно стала стаскивать наволочку с подушки мужа, а затем и все постельное белье стащила с кровати и заменила его на чистое.

«Ненавижу, ненавижу!», шептала Шура, заправляя постель свежим бельем, а сердце говорило об обратном. Оно любило Павла, и еще крепче прежнего. И ненависть, и любовь переплелись в душе Шуры.

Она долго не могла уснуть, анализируя, как так получилось, что ее Павла увела эта толстушка, хохотушка павлина. Что в ней такого, чего нет у нее, у Шуры? Может, это всего лишь увлечение? утешала себя Шура. В этом возрасте мужчины хотят почувствовать себя мужчинами, а под рукой оказалась павлина.

Может, Павел сравнит ее, Шуру и их куму-павлину, и окажется, что павлина проигрывает в качестве жены, ведь любовница — это одно, а жена — это совсем другое. И тогда, что тогда? Неужели она простит эти интрижки? Вот сейчас там наверняка они там с Павлиной любовью занимаются. А она, Шура, все глаза выплакала, и им дела до нее нет.

Неужто она все это простит? Засыпая, Шура решила, если Павел вернется к ней, она простит. Шура видела, что Павла, как она называла павлину, красивая женщина. Ее даже полнота не портила, напротив, придавала ей особый шарм.

Глаза такие необычные, миндалевидные, с каким-то озорным прищуром. Цвет такой, что зрачки терялись в этом цвете, и от этого они казались нереальными. А когда выпьет павлина стопку-другую, кажется, что в ее глазах огоньки загораются, а губы пухлые, сочные, и нос немного вздернут, что придает ей моложавость.

И одевалась Павла как-то вычурно, ярко, бусы, серьги, браслеты. И, надо согласиться, все это ей шло. А Шура, что Шура, одним словом учительница, никакого макияжа кроме губной помады, два деловых костюма, один серый, другой оливкового цвета, и никакой мишуры.

Даже на гулянке у Шуры было два платья, одно синее с белым кружевным воротничком, а другое зеленое, платье-футляр. Внешность у Шуры была обычная, не красавица и не уродина. Правда, фигура была статная, ноги длинные и руки красивые, еще волосы шикарные, которые она в виде короны заплетала вокруг головы.

И вся такая подтянутая, осанка прямая, ну, прямо аристократка. А как же по-другому? Она учитель, а это ее обязывает. В школе ее уважали, и на улице, на которой выросла Шура, тоже уважали, и даже бабушки звали ее по имени-отчеству Александра Петровна.

Шурой она была только для своих родных и близких, а для остальных – Александра Петровна, учитель. Во времена СССР учитель и врач – самые уважаемые профессии. Это сейчас преподаватели, а раньше – учитель.

И это звание Шура носила с гордостью, и она прекрасно знала о своих достоинствах и о своих недостатках. Шура и Павла – это такие противоположности, что и сравнивать их нечего. Но если Шуру уважали, в том числе и мужчины, то на Павлу у мужиков слюни текли.

Ну, текли и пусть текут, никому не возбраняется. Все зависело от самой Павлы, как она себя с мужчинами поведет. А она в их компании вела себя совсем и одинаково.

Шутила, смеялась, шутки поддерживала, но не более того. Один раз Шуре показалось, что ее муж обнимал павлину. Была гулянка у двоюродной сестры по поводу ее дня рождения.

Мужчины выходили курить во двор, из женщин курила только Павла. Павел в тот вечер изрядно напился, и Шура за ним приглядывала. Она звала его домой, но он ни в какую желал веселиться.

Все курящие зашли в дом, и только Павлы и ее мужа не было. Шура пошла посмотреть, не уснул ли где во дворе ее Паша. Они стояли в тени деревьев, и когда Шура к ним подходила, то услышала, как будто павлина оттолкнула Павла от себя.

— Я пьяный, — сказал Павел, увидев Шуру. — Споткнулся. Хорошо, что Павушка удержала меня.

Шуренок, пойдем домой, а то я уже готовый. Это сейчас Шура поняла, что они обнимались, а тогда у нее не закралось и тени сомнений. После уроков Шура решила пойти к золовке, к сестре Павла, поговорить, посоветоваться, что ей делать, как жить дальше.

Может, Люба повлияет на брата, и тот одумается и вернется в семью. — Все-таки ушел, кобелища поганый, — сказала Люба, выслушав Шуру. — Порывался, порывался и вырвался.

— В смысле, порывался? — не поняла Шура. — Да всю свою жизнь, как только узнал эту шалаву, так с самых первых дней хотел к ней уйти. Да мама, царствие небесное, прикручивала его хвост кобелячий.

— Только попробуй, — говорила она, — я тебя, Пашка, знать не хочу. Уйдешь от Шуры, ты мне не сын. Таких шалав, как твоя павлина, пруд пруди.

А вот Шура — редкая женщина, одна на сто тысяч. Что тебе, кобелю, еще надо? Такая семья, дети умненькие, а ты шофер, мизинца Шуры не стоишь. Только попробуй семью бросить, изничтожу и тебя, и твою шалаву оболью кислотой.

Пашка маму очень любил и потому тормозил свой уход к павлине. Боялся, что мать откажется от него. Да еще и знал, что мать в сердцах может и кислотой облить.

Больно уж крутой характер был у нашей матушки, сама знаешь. Так что, Шура, я тебе тут не помощник. Не вернется он, не зови его.

Больной он этой Павлиной. А я надеялась, что, может, у него временное помешательство, и он одумается, — грустно сказала Шура. Не вернется, он всю жизнь с нею воландается.

Шур, вот чтобы тебя не обнадеживать, и раз и навсегда у тебя все отболело, скажу тебе правду, он жениться на тебе не хотел. Шуру как будто огнем обдала, все нутро ее горело от слов золовки. Так больно слышать такое.

А ведь и правда, за всю их совместную жизнь Павел ни разу не сказал, что любит ее. А она не спрашивала, как будто боялась услышать правду. Ты ж забеременела, а мать возьми да и спроси, ты у нее первый был? А он матери всегда говорил только правду, мать его брехню сразу вычисляла.

Вот он и признался, что ты до него девушкой была. Ну тогда мать и взяла его в оборот. Такая женщина, ей двадцать пять лет, а она по мужикам не шаболдалась, тебе доверилась.

Не позволю своих внуков по свету разбрасывать. Ты кто? Шоферюга, а она учитель. Она настоящая женщина.

Попробуй только не женись на Шуре, я тебе твою женилку быстро оторву, чтоб неповадно было детей клепать да выбрасывать. Вот так Пашка и женился на тебе, по маминой указке. А как познакомился с этой Павлой, прилип к ней не отлепишь.

Так что ты, Шура, плюнь на них. Мамы теперь нет, некому сдерживать Павла. Шуру домой ноги не несли, все там напоминало о Павле.

Жизнь прожита, как не избитое это выражение, но лучшие годы прошли рядом с Павлом. Она поймала себя на мысли, рядом с Павлом, не вместе душа в душу, а рядом, как какие-то соседи. Скорее так и было, а она питалась иллюзиями, что у нее семья, настоящая семья.

А оказывается, сердце мужа было не с нею и их детьми, а с их кумой-павлиной. Как проникла эта гадина в их семью? Павлина — подруга Нельки, двоюродной сестры Шуры, и они с Павлом познакомились с Павлиной и ее мужем Славкой, будучи приглашенными на встречу Нового года к Нелли. Молодыми были, веселыми.

У Шуры на тот момент выпирал живот, а Павла спросила «А кумовьев вы себе подобрали?» «Нет», — сказал Павел, — «рано еще, сначала родить надо». «Возьмите меня в крестные, а то у меня еще нет крестников». Может, Павла так шутила, а может и нет, а только Шура и Павел пообещали, что они пригласят Павлу в кумовья.

Вот так и проскользнула эта змея в их семью. Шура себя чувствовала несостоявшейся женщиной. Да, ее уважали как человека, как учителя, но ее никто из мужчин не любил.

За всю ее жизнь ни один мужчина не то что не полюбил, а даже не увлекся ею. В десятом классе Шура влюбилась в одноклассника, но это была безответная мучительная любовь. Но потом, когда она поступила в пединститут, ее захлестнула учеба, и все эти чувства сошли на нет.

Шура завидовала однокурсницам, которые бегали на свидания, на танцы, а ее никто не звал на свидания, и подружек у нее не было, которые бегали на танцульки. Ее школьная подруга сразу после школы вышла замуж и уехала жить в другой город, и Шура осиротела без нее. Однажды, когда их послали на картошку, Шуру стал окучивать водитель грузовика, который возил картошку с поля.

Но он оказался таким старым для молодой студентки, и к тому же она видела у него на правой руке обручальное кольцо. Вот, пожалуй, и все романтические приключения ее юности, пока у соседки тети Вали не появился квартирант Паша. На тот момент Шура уже преподавала математику в школе.

Она не попала под распределение на два года, как тогда было принято, только потому, что она была единственной дочерью у матери, а мать была инвалид. Павел сразу понравился Александре. Работал он на большегрузных машинах дальнобойщиком.

Такой красавчик, веселый, и почему-то ей, ой, как нравились его большие руки-работяги. По этому поводу, как она считала, у нее проснулись эротические фантазии. Ей хотелось, чтобы эти сильные руки заключили ее в объятия, ласкали ее, а она закрыла бы глаза и ушла бы с этим мужчиной в тайну сближения с его телом, с его мыслями, и плевать ей было на то, что она учитель и что про нее скажут, когда узнают о близости с Павлом.

Как так получилось, но Павел почувствовал влечение Шуры к нему и откликнулся на желания девушки, а потом это повторялось в течение двух месяцев, и Шура считала себя самой счастливой женщиной, а оказалось, оказалось, что он просто воспользовался Шурой, как зубной щеткой или другим гигиеническим предметом. Никаких чувств у Павла не было, он даже не хотел на ней жениться. Наташа и Лидочка уже были дома, они навели в доме порядок, приготовили ужин и ждали маму.

Им хотелось всячески поддерживать ее, но они не знали, как. Шура чувствовала, что дочери жалеют ее, вот кто ее любит, так это ее доченьки. Неужели и их ожидает подобная участь быть нелюбимыми? — Мои маленькие женщины, — подумала она о дочерях.

— Как же мне жалко отпускать вас в жестокий мир мужчин. — Нелюбимое, самое обидное слово для женщины. Вот и Наташа собирается замуж после окончания института.

И как сложится у нее, одному Богу известно. Через три месяца получит диплом, а отец вздумал устраивать личную жизнь. Как же стыдно Шуре перед всеми, и перед будущими сватами в том числе, как будто это она ушла из семьи.

Ей кажется, идет она по улице, где ее все знают с детства, а за ее спиной шушукаются, мол, вот учительница, а муж ее бросил. Так унизительно. Александра стала обходить соседей и знакомых стороной, чтобы те, не дай Бог, не спросили по своей простоте душевной, а что Пашка ушел, а потом начнут ее жалеть, советы давать и Павла ругать…