Аліна не могла зрозуміти, чому чоловік після смерті залишив все саме дорогоцінне свекрусі, а їй дісталась тільки стара халупа в глушині. Та коли вона зайшла всередину, ЗАЦІПЕНІЛА на місці

Открыв дверь, она увидела Елену Павловну. Свекровь стояла на пороге, сжимая в руках плетеную корзинку, из которой доносился теплый, пряный аромат коричного пирога, того самого, что Никита обожал с детства. Его глаза загорались, когда он рассказывал, как мама пекла этот пирог на его дни рождения, и как он однажды пролил на себя чай, пытаясь отрезать кусок побольше.

Теперь этот запах был как удар под дых: сладкий, знакомый и невыносимо болезненный. Елена Павловна подняла взгляд. Ее лицо, обычно строгое и собранное, было смято горем, морщины вокруг глаз углубились, а губы дрожали, будто она сдерживала слезы всю дорогу сюда.

«Алина», — начала она, и голос ее сорвался, словно тонкая нить. Она шагнула вперед и, не спрашивая разрешения, обняла Алину. Это было неуклюжее, почти отчаянное объятие, руки Елены дрожали, а ее пальцы вцепились в плечи Алины, как будто она боялась, что та исчезнет.

Алина замерла, чувствуя, как горячие слезы свекрови капают ей на плечо, пропитывая ткань футболки. Они стояли так несколько секунд, и в этой тишине слышалось только их неровное дыхание. «Я не хотела, чтобы так вышло», — наконец выговорила Елена, отстраняясь.

Она поставила корзинку на стол и вытерла лицо тыльной стороной ладони, но слезы все равно текли, оставляя блестящие дорожки на ее щеках. «Я не понимаю, Алина. Не понимаю, почему он так сделал».

Она посмотрела на нее с такой растерянностью, что Алина впервые увидела в ней не строгую свекровь, а просто мать, потерявшую сына и смысл его последнего решения. «Все это: квартира, деньги — я ведь не просила. Я бы отдала тебе свою долю, если бы могла.

Ты же его жена, ты была его жизнью. Как он мог оставить тебе только этот дом?» Елена опустилась на стул, ее руки беспомощно легли на колени. Она теребила край своего пальто, будто искала в этом движении утешение.

«Я вчера полночи не спала, все думала, может, я что-то упустила. Может, он мне что-то говорил, а я не услышала. Он ведь всегда о тебе заботился.

Помнишь, как он прибежал ко мне, когда ты болела, и просил рецепт того супа с курицей? Говорил, что ты только его и ешь, когда простужена». Она слабо улыбнулась, но тут же снова заплакала, закрыв лицо руками. «А теперь это… Я бы сама тебе все отдала, Алина.

Квартиру, машину, все. Ты только скажи, если что-то нужно: деньги, помощь. Я не хочу, чтобы ты думала, будто я рада этому завещанию».

Алина стояла молча, глядя на нее. Ее горло сжималось, и она не могла выдавить ни слова. Пирог на столе источал аромат, который был Никитой: его детством, его радостью, его теплом.

Она вдруг вспомнила, как он однажды испек ей такой же, но забыл добавить сахар, и они смеялись до слез, жуя этот нелепый, горьковатый пирог. Теперь этот запах был как призрак, которого она не могла обнять. «Он что-то задумал, Елена Павловна», — наконец прошептала Алина, сама не зная, откуда взялись эти слова…