«Не віддам! Це все, що в мене є!» — закричала сирота-посудомийка, притискаючи до себе спортивну сумку. Багатий директор ресторану був упевнений, що спіймав злодійку, але коли побачив, ЩО всередині, ЗАВМЕР на місці
Графитовое ноябрьское небо давило на город, а мокрый снег таял, едва коснувшись асфальта.
Кирилл Верещагин сидел в своем тесном кабинете, расположенном в дальнем углу ресторана «Лесная гавань», и хмуро всматривался в монитор. Охранник Степан молча стоял рядом, изредка указывая на экран. «Стоп», — Кирилл поднял руку.
«Вернись на десять секунд назад». На зернистой записи с камеры наблюдения худенькая фигурка в сером рабочем халате осторожно оглянулась по сторонам, прежде чем быстрым движением засунуть что-то в объемную спортивную сумку, стоявшую у черного хода. «И это каждый день?» — Кирилл потер переносицу.
«Уже вторую неделю», — кивнул Степан. «Всегда в одно и то же время, перед самым концом смены». На экране посудомойщица Надежда подхватила сумку и, сутулившись, исчезла за дверью.
Кирилл откинулся в кресле. Три года он потратил, чтобы поднять этот ресторан с нуля. Каждая копейка, каждая вилка, каждая скатерть стоили ему месяцев работы без выходных.
И только сейчас дела пошли в гору, только начал выплачивать кредит, и вот тебе — воруют. «Что она берет?» — спросил он, глядя в окно, где снежинки разбивались о стекло, превращаясь в грязные капли. «Непонятно».
«На кухне ничего не пропадает. Ни продуктов, ни посуды». «Ладно», — решительно произнес Кирилл, поднимаясь.
«Я сам разберусь».
Воспоминания. «Кирюша!»
Резкий окрик бабушки вырвал его из оцепенения. «Опять эти пришли». Десятилетний Кирилл замер у окна, крепко зажмурившись.
Он надеялся, что ошибся, что это не их шаркающие шаги на лестнице, не их пьяный смех. «Не открывай», — прошептал он. «И не собираюсь».
Бабушка решительно повернула ключ в замке. «Сколько можно? Опять деньги клянчить будут». С той стороны двери раздался грохот, будто кто-то навалился на нее всем телом.
«Ма-а-ам, открой». Гнусавый голос отца прорезал тишину квартиры. «Мы сына навестить пришли».
«Пошли вон, алкаши». Бабушка никогда не повышала голос, но сейчас в нем звенела сталь. «У вас больше нет сына, суд все решил».
Кирилл сидел на полу в углу комнаты, зажав уши руками. Он ненавидел эти визиты. Ненавидел запах перегара, исходивший от родителей.
Ненавидел их попытки обнять его липкими руками, когда они бывали добрыми. Ненавидел крики и угрозы, когда они злились. Грохот в дверь становился все настойчивее.
« Сейчас милицию вызову!» — крикнула бабушка. «Кирюха!»
Уже мать, заплетающимся языком: «Выйди к родителям, не слушай эту ведьму». Он не шелохнулся.
Лишь крепче зажмурился, представляя, что находится далеко-далеко, в другом городе, другой жизни. Спустя вечность стук прекратился. Бабушка нашла его в углу, опустилась рядом на колени и молча обняла, прижимая седую голову к его макушке.
«Никому тебя не отдам», — прошептала она. «Моя кровиночка».
Конец воспоминания.
«Надежда, постой». Кирилл окликнул девушку, когда та проходила через кухню с подносом грязной посуды. Она вздрогнула и замерла, словно испуганная лань на лесной опушке.
По худому лицу скользнула тень, а в серых глазах мелькнуло что-то похожее на страх. «Да, Кирилл Андреевич?» Голос прозвучал ровно, но пальцы, сжимавшие поднос, побелели от напряжения.
«У тебя все хорошо?» «Да, хорошо», — коротко ответила она, избегая его взгляда. «Ладно, иди», — кивнул Кирилл. Надежда быстро ушла.
Кирилл заметил, как она неуловимо изменилась: движения стали скованными, нервными. В течение дня он несколько раз наблюдал, как девушка исчезала в подсобке на пару минут, возвращаясь с виноватым выражением лица. Вечером, когда последний посетитель покинул ресторан, Кирилл накинул пальто и вышел через главный вход, обогнул здание и встал у черного хода, в тени раскидистого тополя.
Снег повалил сильнее. Крупные хлопья оседали на волосах и плечах, не успевая таять. Кирилл притоптывал ногами, пытаясь согреться, и уже начал сомневаться в своем плане, когда дверь приоткрылась, и на пороге возникла Надежда с неизменной спортивной сумкой.
Она быстро оглянулась и направилась прочь от ресторана, не к автобусной остановке, а в противоположную сторону, к окраинам. Кирилл следовал за ней на расстоянии, радуясь нежданной метели, скрывавшей его. Надежда шла быстро, иногда переходя на бег.
Она миновала спальные районы, новостройки, а затем свернула на узкую тропинку, ведущую к полузаброшенному кварталу, где среди чахлых деревьев темнели приземистые силуэты бараков. «Неужели она живет здесь?» — мелькнула мысль. Девушка уверенно шагала по заснеженной тропе, а затем остановилась у дальнего барака с облупившейся краской на стенах и покосившимся крыльцом.
Кирилл решился. Он ускорил шаг, нагоняя Надежду, когда та уже открывала дверь. «Надежда!» — окликнул он.
Девушка обернулась. В свете единственного фонаря ее лицо казалось мертвенно-бледным. Она моментально прижала сумку к груди, словно защищая содержимое.
«Кирилл Андреевич?» Ее голос дрожал, но в нем звучал вызов. «Что вы здесь делаете?» «Я хочу поговорить», — Кирилл сделал шаг вперед. «Я заметил, что ты что-то выносишь каждый день из ресторана.
Что у тебя в сумке?» Глаза Надежды расширились от ужаса. «Я…» «Я ничего не брала», — она попятилась к двери. «Клянусь вам».
«Тогда что у тебя в сумке?» «Ничего. Ничего ценного». Она вжалась спиной в дверь, судорожно нащупывая ручку.
«Дай посмотреть». Кирилл протянул руку. «Нет!» — выкрикнула Надежда с такой яростью, что он отшатнулся.
«Не отдам!» «Уходите!» В этот момент из сумки…
